В 

Восьмидесятилетний юбилей Михаила Горбачева, естественно, вызвал очередную волну обсуждения перестроечной эпохи и роли последнего генсека в этом процессе. В комментариях хватало и позитива, и негатива — в зависимости от политических предпочтений. На мой взгляд, достаточно объективно освещают этот период в своих статьях Юрий Афанасьев, очевидец и прямой участник тех событий, Виктор Шендерович, просто заинтересованный очевидец, и Владимир Милов, политические воззрения которого как раз в ту эпоху формировались.

И Шендерович, и Милов по-разному говорят о двойственной природе горбачевских реформ, критикуют его за половинчатость мер и нерешительность действий, но, тем не менее, фактически видят в нем царя-освободителя. Афанасьев гораздо более критичен. Он все-таки непосредственно сталкивался с Горбачевым и его окружением во время Съезда народных депутатов СССР и имел возможность глубже разобраться в реальных намерениях Михаила Сергеевича.

Апологет коммунистических идей Сергей Черняховский уже самим названием В«ГеростратВ» определяет отношение к В«героюВ» своего очерка. Однако, несмотря на очевидные идеологические пристрастия, Черняховский дает очень точную психологическую характеристику Горбачева-руководителя, разбирая ключевые решения, принятые им на этом посту.

Большая часть того, что я хотел сказать, в вышеупомянутых статьях уже содержится, и мне остается сделать лишь некоторые исторические обобщения.

Горбачев, без сомнения, был партийным бюрократом до мозга костей, и кабинетная интрига всегда была его главным оружием. Поэтому он стремительно двигался вверх по карьерной лестнице, заполучив важнейшего покровителя в лице Андропова, и неудивительно, что в решающий момент выбора нового генсека его поддержал такой партийный консерватор, как Громыко.

Действия Горбачева после избрания генеральным секретарем ЦК КПСС вполне вписывались в алгоритм, применяемый руководством страны на переломе эпох.

В 1953 году, после смерти Сталина, Лаврентий Берия, прекрасно представлявший реальную ситуацию в СССР, предложил пакет реформ, значительно превосходящий робкие предложения Горбачева в первые два года его правления. Но партийная верхушка в тот момент явно была не готова расставаться со сталинским наследием и буквально за считанные месяцы отправила в расход, казалось бы, всемогущего министра госбезопасности.

После смещения Хрущева реформаторские идеи, но уже чисто экономического свойства, начал реализовывать Косыгин. Однако даже эти скромные попытки придать новый импульс советской экономике утонули в море дешевой нефти, которая была найдена в 1965 году в Западной Сибири.

Поэтому весьма наивными кажутся попытки представить Горбачева в виде этакого былинного героя, в одиночку разрушающего сонную В«империю злаВ». На самом деле в середине 80-х советская номенклатура в принципе была готова поддержать реформы, инстинктивно чувствуя невиданные доселе перспективы при возможном дележе бесхозной В«общенародной собственностиВ».

Первая речь Горбачева на пленуме ЦК КПСС в апреле 1985 года содержала набор типовых советских рецептов, связанных с улучшением ситуации в стратегических областях. Руководству страны к тому моменту стало очевидно, что гонка вооружений становится неподъемной для советской экономики, и поэтому новый генсек поставил задачу модернизации тяжелого машиностроения. Впрочем, тогда слово В«модернизацияВ» еще не вошло в политический лексикон и к тому же имело запашок безродного космополитизма, поэтому был использован более примитивный термин В«ускорениеВ».

Исторический звонок Андрею Дмитриевичу Сахарову в Горький состоится только через полтора года. Именно с этого момента начинается Перестройка, идеологическим вдохновителем которой был совсем не Горбачев, а Александр Яковлев. Горбачеву движение в сторону политической либерализации представлялось самым надежным способом укрепить свое положение внутри партийного руководства. Это и есть традиционная манера горбачевского управления — стоять над схваткой, маневрируя между двумя конкурирующими лагерями.

Судя по всему, эта модель была задействована и в августе 1991 года. К сожалению, даже по прошествии 20 лет мы так и не разобрались до конца в короткой и бесславной истории ГКЧП вЂ” был ли Горбачев жертвой неблагодарных соратников или, что более вероятно, самоустранившись, дал им возможность реализовать силовой сценарий. Да и невозможно себе представить, что травля Сахарова на Съезде народных депутатов могла начаться без горбачевской отмашки.

Историческая обреченность Горбачева в противостоянии с Ельциным объясняется полным непониманием значения роли народа в политической борьбе. Для партийного бюрократа народ был и остается статистом, призванным играть те роли, которые пишет ему руководство. Ельцин, сумевший, в отличие от Горбачева, подняться над узкопартийными предрассудками, в этом противостоянии стал непобедимым.

Сегодня странно слышать либеральные причитания о якобы подаренной Горбачевым свободе, которую мы, дескать, не заслужили. В конце 80-х страна переживала небывалый общественно-политический подъем и сотни тысяч людей выходили на улицы и площади Москвы, Ленинграда и других советских городов, чтобы заявить о своем праве жить в свободной стране. И в какой-то момент стало ясно, что ни срочно созданный ОМОН, ни даже регулярные воинские части не в состоянии сломить волю народной стихии.

Правление Горбачева — это годы постоянной борьбы за укрепление собственной власти, которая ускользнула от него задолго до 25 декабря 1991 года. Возвращение из Фороса подвело черту под его реальным участием в политической жизни. Страна поменялась, стала другой, а он все продолжал говорить об обновленном Союзе и реформе КПСС.

Мог ли Горбачев с самого начала своего правления вести себя по-другому и выбрать спокойную жизнь стареющего генсека? Теоретически, да. Но логика политического процесса толкала его в сторону либерализации, которую он рассматривал только как эффективное оружие против консервативной партийной верхушки.

Горбачев никогда не был сторонником открытого демократического процесса. Концептуально В«управляемая демократияВ» полностью соответствует горбачевским представлениям о В«социализме с человеческим лицомВ». Поэтому до самого последнего времени он безоговорочно поддерживал путинские шаги по выстраиванию вертикали власти.

В принципе, роль Горбачева сродни роли Людовика XVI. Тот тоже проводил реформы, созывал парламент, но все время опаздывал. Та эпоха была куда более жестокой, и король, объявленный главным врагом новой Франции, кончил свои дни на эшафоте.

Горбачеву повезло больше. Мир по-прежнему ему рукоплещет, считая его человеком, завершившим В«холодную войнуВ» и отказавшимся от применения силы, когда советская империя начала рушиться. Однако многие почему-то забывают о том, что минные поля, выложенные национальной чересполосицей на политической карте СССР еще Сталиным, начали взрываться именно при Горбачеве. Это и резня турков-месхетинцев в Узбекистане, и армянские погромы в Сумгаите и Баку, и начало карабахского противостояния, переросшего в полномасштабную армяно-азербайджанскую войну, и В«парад саперных лопатокВ» в Тбилиси, и кровавые события в Риге и Вильнюсе. Причем в стране в тот момент продолжала исправно функционировать жестко иерархическая система принятия решений, исключавшая такой объем самодеятельности на республиканском уровне.

Горбачев привык принимать многочисленные почести, разъезжая по миру в качестве живого символа В«успешных демократических реформВ». Такой уникальный статус дает ему полный иммунитет и, казалось бы, развязывает руки для отстаивания демократических ценностей у себя дома. Но, комментируя события в России, Горбачев старается соблюдать осторожность в обсуждении тем, которые по-настоящему могут задеть Путина и его окружение. Так в ответе на вопрос о деле Ходорковского проявляется весь Горбачев с его традиционной двусмысленностью и желанием сделать реверансы в обе стороны: В«Если он не убивал людей, то я бы пересмотрел это делоВ».

Фотографии РИАВ  Новости

В