В 

У каждого в жизни был свой август — день, когда смог расправить плечи и пересилить страх. Поэтому август 91-го у всех разный. Один — у Павла Проценко, с его диссидентским опытом и тюремной школой; другой — у задавивших в себе в те дни страх Анатолия Берштейна и Бенедикта Сарнова; третий — у занятых повседневными делами обывателей, не заметивших исторического сдвига; четвертый — у холопов, которых В«политика не касаетсяВ». Поэтому универсального ответа на вопрос В«что это было?В» нет. Проценко увидел в этом карнавал, Берштейн и Сарнов — праздник свободы, иные ничего не заметили, а другим было все равно. Обсуждать, кто прав — дело пустое. Каждый пережил август 91-го в меру своей проницательности, смелости, темперамента и совестливости.

Однако помимо личных побед и поражений августовские события ценны историческим опытом — омытым кровью и растраченным впустую. По меньшей мере, четыре урока следовало бы усвоить из Августовской революции.

Урок первый, для общества. Нельзя отдавать свободу в чужие руки. Свобода, завоеванная в противостоянии с ГКЧП, очень быстро перетекла из рук тех, кто ее добывал, в руки тех, кто ею воспользовался. Наивность, с которой страна доверила судьбу демократии в России Борису Ельцину — партаппаратчику с весомым коммунистическим стажем, еще может быть простительна податливому на пропаганду обществу, но совсем не простительна искушенным в политике демократам, а тем более бывшим диссидентам, поддержавшим своим авторитетом липового и лживого лидера. Результат закономерен: политики демократического фланга покрутились вокруг Ельцина несколько месяцев, а затем медленно, но уверенно были отстранены от решения всех важных вопросов. Дальнейшая политика Бориса Ельцина и его нового окружения характеризуется объяснимой двойственностью — необходимостью соответствовать демократическим обязательствам и кондовым советским опытом, отторгающим настоящую свободу и подлинную демократию. Закончилось это все фактической передачей власти человеку, гарантировавшему уходящему президенту неприкосновенность. Для Ельцина это было важнее, чем судьба страны. Так в аппаратных играх Россия потеряла добытую на улицах свободу.

Урок второй, для политиков. В продвижении к демократии нельзя останавливаться. Если вы хотите выбраться из ледяной ямы по скользкому склону, то карабкаться надо без остановок. Прекращая усилия, вы не остаетесь на прежнем месте, вы неизбежно сползаете вниз. Прекратив после августа 1991 года оказывать серьезное давление на власть, став частью этой власти, демократические силы обрекли страну на сползание в прошлое. Политическую осторожность начали проявлять с первых же дней. 22 августа 1991 года, когда собравшийся на площади Дзержинского народ требовал снести памятник железному Феликсу, политики новой демократической волны уговаривали всех остановиться. Аргументы выдвигались самые беспомощные: от заявления, что Горбачев против сноса памятника, до уверений, что для подобной операции нужен точный технический расчет. Против немедленного сноса памятника выступили даже Сергей Ковалев и Глеб Якунин. Кто-то пожалел исторический памятник, а популярный тогда депутат Сергей Станкевич заявил, что немедленного сноса памятника требуют провокаторы. Ораторов дружно освистывали, потом толпе это надоело, и она, смяв хилое милицейское оцепление, окружила памятник, и кто-то уже полез на него закидывать веревки. Тогда, как по мановению волшебной палочки, на площади появились автокраны, памятник обвязали тросами и опрокинули. Революционный пыл на этом не угас, многие предлагали штурмовать здание КГБ СССР. Тогда это можно было сделать, захватить архивы и раздавить чекистскую гадину. Однако лидеры протестов предприняли все возможное, чтобы события не развивались по этому сценарию. Им это удалось, КГБ было сохранено. В дальнейшем политики не раз останавливались там, где надо было двигаться вперед: отказались от суда над КПСС, заменив его карикатурным разбирательством в Конституционном суде; отказались от люстрации, от декоммунизации, от радикальных демократических преобразований. И чем больше они тормозили демократическое развитие, тем стремительнее теряли политическое влияние, уступая свои места выходцам из партноменклатуры и КГБ.

Урок третий. Оппозиция важнее власти. Прельстившись возможностью побыть внутри власти, получить легкий доступ к трибунам и микрофонам, построить то, о чем столько мечталось, демократические лидеры пренебрегли оппозиционной платформой и на рубеже 90-х ринулись во власть. Включая, увы, и бывших диссидентов. Они не завоевали власть на честных выборах или баррикадах, они слились с теми, кому должны были противостоять. Они купились на обещания и должности. Они прельстились погремушками. Оппонировать власти стало некому. Силы демократической оппозиции истощились, и она зачахла. Оппонентами новой власти стали коммунисты и националисты. Демократы не долго оставались при дворе — исполнив свой пропагандистский долг, они были изгнаны восвояси, а поле оппозиции между тем заросло сорняком и стало пустынным. Да и само понятие В«демократВ» девальвировалось и в общественном понимании стало едва ли не ругательством. Так продолжается до сих пор — восстановить подмоченную репутацию не просто.

Урок четвертый. Жертвовать идеей ради коалиции опасно. Эту опасность очень хорошо продемонстрировал на примере В«Демократической РоссииВ» Игорь Харичев. С одной стороны, коалиция, основанная на политическом отрицании (в том случае, КПСС), добившись желаемого, теряет силы и становится беспомощной. В том числе в деле дальнейшего развития успеха. С другой стороны, отсутствие ясно выраженной позитивной программы (что немыслимо при разношерстном составе коалиции) ведет к быстрому падению популярности. Харичев пишет, что уже осенью 91-го выяснилось, что среди членов Демроссии находятся люди с диаметрально противоположными взглядами, а через несколько лет она вообще перестала играть какую-либо роль, уступив по популярности КПРФ. Идея, что коалиция создается только для достижения цели, а потом В«разбежимся и каждый будет сам по себеВ» вовсе не так безобидна, как кажется. Она неизбежно ведет к дезорганизации политического объединения, упадку сил и что самое главное — к катастрофическим репутационным потерям. В этом можно было убедиться в августе 1991-го и особенно после него.

В 

В 

Теперь это уже история. Теперь мы можем строить разные версии относительно того, что же на самом деле произошло в России в августе 1991 года — хитрые аппаратные игры, реальное политическое противостояние властных группировок или народная революция. Каждый останется при своем мнении. Забудутся детали, утвердятся мифы. Как, например, миф о том, что появление российского триколора — это заслуга Августовской революции, а вовсе не членов Демократического союза, которые задолго до нее выходили на улицы и площади с этим флагом, за что были нещадно биты милицией и систематически получали свои 15 суток ареста. В истории много чего забыто несправедливо и сочинено на ровном месте.

Тем не менее, уроки августа могут быть очень полезны сегодняшней демократической оппозиции. Не доверять достигнутый успех лидерам с сомнительной политической репутацией. Не останавливаться в демократических преобразованиях; наращивать усилия, а не сворачивать их в случае временного успеха. Не оголять оппозиционный фланг, не прельщаться посулами власти, требовать, а не соглашаться. Не вступать в коалицию с политическими силами, подрывающими собственную репутацию.

Может быть, все это выглядит несколько назидательно, но это назидательность не автора, а истории.

п»їФотографии РИА Новости

В