Куда ведет кризис культуры. Игорь Клямкин

Мы никак не можем понять, чем Россия отличается от Европы. И почему? То есть понимаем, когда пересекаем границы нашей родины, и не понимаем, когда в нее возвращаемся. Родина-уродина. Понимаем по результату, но не очень пониманием, как это получилось. Неужто все дело в дремучем пареньке Путине или в нашем византийском православии? Или в татаро-монгольском иге? Или в семидесяти годах коммунистического рабства? Но почему у них (в том числе у наших бывших товарищей по социалистическому несчастью) получилось войти в Европу, а у нас нет? Почему у них парламенты, партии, законы, суды, а у нас все как бы – как бы законы, как бы суды, партии и парламенты, одна фикция. И все у нас как бы, вроде, почти, как у маленьких, которые копируют жизнь взрослых в играх, но все равно есть взрослые и есть маленькие, которые никак не могут вырасти и попасть во взрослый мир. Что с нами такое, что мы не можем перестать быть детьми и повзрослеть?

Все дело в типе социальности, сложившейся в России, полагает участник семинара В«Куда ведет кризис культурыВ» Игорь Клямкин. И, вслед за Гербертом Спенсером, делит все общества на два типа социальности — военной, принудительной и торговой, договорной. Им, кстати, соответствует два способа приращения общественного богатства – силовой захват чужих территорий и торговля, стимулирующая производственную деятельность. То есть, грубо говоря, социальность, основанная на приказе, как в армии (это, понятное дело, мы), и социальность, основанная на договоре (и как следствие, на праве). Именно здесь лежит грозная граница, отделяющая нас от счастья и унижения, то есть от Европы и всего западного мира. В России было и есть все, как в Греции, нет только процесса, основанного на добровольном договоре между разными социальными силами социальной иерархии. Хотя и в Европе он, этот важнейший тип социальности, появился не сразу.

Клямкин начинает с анализа послемонгольской Московии, которая практически сразу (по инерции наследования) стала складываться как милитаристское государство. Причем этот милитаризм понимался не только как готовность к войне, но и как милитаризация мирной жизни. Сразу стала очевидна фокусировка на силе, мол, в силе правда. И соборное православие лишь подыгрывало в этом государству. Потому что Россия приняла веру из рук умирающей Византии и всегда помнила, что вера должна быть истинной, а Византию вера не спасла, она, несмотря на православие, погибла под тяжестью мусульманского напора, который оказался сильнее. Именно поэтому (несмотря на конфессиональное несходство) Московия и создала в виде государства смесь османского султанизма с православным милитаризмом, ставящим силу над законом и верой.

Милитаризация, причем не только военной жизни, но и мирной по военному образцу – вот модель развития сначала Московии, потом и петровской империи. Все строится по приказу, в том числе и вера. Полным ходом идет формирование культуры всеобщего холопства, идеологии преданности, беззаветного служения без каких-либо ограничений, не щадя живота своего. Вся Россия превращена Петром в огромную казарму, все граждане, в том числе дворяне – обязаны служить. То, как они служат, особая тема, но милитаристский уклон культуры очевиден. Они имеют только обязанности, а вот право царя – наказывать их или награждать. Никакого представления о частной собственности – земля может быть подарена, но в любой момент может опять отойти в казну. Никакой независимости от престола: казнить или миловать – прерогатива любого вышестоящего, эдакая вертикаль власти.

В это же время в Европе проходят процессы демилитаризации. Да, был и период милитаризации, хотя всегда, при любом усилении королевской власти, которое, в конце концов, дошло до абсолютизма, в отношениях между вассалом и сувереном сохранялись и тщательно оберегались добровольно-договорные, контрактные отношения. Вассал не только имел обязанности, но и права, прописанные в договоре, на которые суверен не посягал, а если посягал, то получал отпор. В это же время по всей Европе укреплялись города, их сила, торговая и производственная, финансовая и культурная, отодвинула проблему противостояния короля и баронов – армия становится наемной (чего никогда не было в России, в том числе по причине бедности). Вопрос уже стоит не в том, кто будет служить, а кто будет платить. Города платят, сила и влияние купечества растет, и вместе с ним растет ценность идеи контракта, договора, права.

Этого никогда не было в России. В России была допетровская и петровская мобилизации, после чего начался процесс демилитаризации. То же самое было при большевиках, с их военным коммунизмом, а потом при Сталине – глобальная милитаризация, сменившаяся хрущевской демилитаризацией. Понятно, что вся эта схема циклов милитаризации-демилитаризации нужна автору, чтобы объяснить сегодняшнюю ситуацию создания в России квазисоциальности, не основанной ни на праве, ни на каком-либо общем интересе. Милитаризация, утверждает Клямкин, как бы этого ни хотелось элите, невозможна, а демилитаризация не завершена, и выход в сторону договорных отношений (то есть в сторону государства права) даже не просматривается. Россия в очередной раз застряла в тупике между эпохами – верхи хотели бы сдвинуть ситуацию с места, но все апробированные в прошлом приемы не работают.

В результате Путин и его присные используют инерцию построения милитаристского сознания для легитимации власти, для консолидации вокруг нее населения, что проявляется в риторике В«вставания с коленВ», В«фронтовВ», В«властной вертикалиВ», образов внешнего и внутреннего врага. Но общество разочаровано, оно не может объединиться вокруг этих квазицелей, столь милых для сердца и кармана элиты, но уже далеко на таких привлекательных, как это было при Сталине. Да, общество продолжает жить осколками тех ценностей, которые в массовое сознание накрепко были вбиты во время Большой Репрессии: главные герои – Александр Невский, Иоанн Грозный, Петр I. Главное событие XX века – победа в Великой Отечественной войне. Наша страна – осажденная крепость, все так называемые либеральные страны, во главе с главным врагом – США, хотят оттяпать у нас нефтяные месторождения и никому не нужные территории, чтобы опять поставить на колени. А мы-то – еще вчера великая супердержава, империя от моря и до моря, и мы никому не дадим себя унизить…

Люди вяло (а порой и опять со злым азартом) повторяют эту жвачку, но она никак не отменяет процессов деиндустриализации, потери былых высот в науке и образовании, очевидную все большему числу людей деградацию страны, ее несовременность и неэффективность.

Конечно, можно усомниться, нашел ли Игорь Клямкин истинную причину радикального отставания России от других европейских и развитых стран? У нас нет незыблемых, железобетонных контрактных отношений, обязательных не только дли поданных, но и для власти, которая продолжает вести себя так, будто она священна, сакральна, стоит над законом, как Божье установление, но она далеко уже не сакральна, а просто продолжает делать вид, что ничего не изменилась. Нефтяная рента позволяет существовать этой квазисоциальности ни шатко, ни валко, но пути вперед, в современность, в Новое время – нет. Государство права не построено, и элите сама эта идея кажется смертельно опасной. Пути вперед – нет, пути назад – нет, есть лишь путь в бездну.

В 

п»ї