В Международном В«МемориалеВ» в конце прошлой недели состоялся открытый семинар В«Демократия и национализмВ», ставший десятым в проекте В«Демократия в РоссииВ» — совместном с В«Левада-ЦентромВ». Мероприятие получилось многолюдным, живым, в дискуссии пришли поучаствовать и лидеры националистов (В«слоны на кафедре слоноведенияВ», как пошутил один из них). Вела семинар Татьяна Ворожейкина — политолог и независимый исследователь. Вопросов для обсуждения было несколько, главный: почему в одних случаях национализм служит стимулом для демократизации, модернизации, а в других приобретает резко консерватиный характер, становится фактором, препятствующим социально-политическим изменениям?

Директор Аналитического центра Юрия Левады социолог Лев Гудков, выступивший первым, подчеркнул, что, если говорить о национализме как о некоей идеологии, то важно понимать, кто говорит от имени нации. В конце 1980-х – начале 1990-х, по словам Гудкова, массовых проявлений русского национализма не было: В«напротив, даже была декларативная толерантностьВ». Ситуация начала меняться примерно с середины 90-х, продолжил Гудков: « 1996-1997 годах наблюдался резкий рост ксенофобии и количества националистических группВ». Националисты в резкой форме ставили агрессивные вопросы, которые затем подхватывались В«системной оппозициейВ» и В«оцивилизовывалисьВ». Далее эти радикальные формулировки вбрасывались населению, которое их принимало уже как саму реальность.

История знает примеры, когда национализм становился консолидирующим фактором демократического движения, достаточно вспомнить Прибалтику, Польшу, Венгрию, где именно национальный фактор обусловил выход из социалистической системы, отметил социолог. Однако в России ситуация противоположная: российский человек, если посмотреть на опросы последних 20 лет, видит себя как жертву обстоятельств, не ощущает самостоятельной единицей и готов мириться со своим подчиненным положением. Травма незавершенной модернизации — мы уже не Восток, но еще не Запад — заставляет его видеть важным условием выхода из кризиса создание мощного русского государства, сказал Гудков.

Сам по себе национализм не имеет значения, имеет значение то, кто использует эту мифологию, подчеркнул исследователь. У нас хранителем ее выступает государство, силовые структуры, поэтому российский национализм апеллирует к архаическому набору символов, он не модернизационный, а В«защитно-компенсаторныйВ»: это В«некоторые вариации на тему ущемленности, защиты от внешней угрозы, "мы бедные, зато духовные", и так далееВ».

Директор Центра этнополитических и региональных исследований, профессор Высшей школы экономики политолог Эмиль Паин не согласился с тем, что национализм в России сконцентрирован исключительно на архаике. Он считает, что русский национализм играет важную роль, поскольку помогает преодолеть остатки империи, которая все еще существует и в значительной степени сдерживает модернизацию. В этом смысле В«роль национализма трудно переоценитьВ», сказал он.

Докладчик перечислил три составляющих империи: имперское тело, имперское сознание (постоянный страх распада) и имперский порядок (властная вертикаль, отсутствие горизонтальных связей, система наместников). В«Плач по распаду империиВ» — важный фактор, укрепляющий порядок, сказал Паин, недаром Путин хвалится тем, что он В«спас Россию от распадаВ», а партия власти носит у нас название В«Единая РоссияВ».

Политолог отметил, что в нормальных, В«классическихВ» условиях империя надэтнична. В условиях же кризиса происходит неизбежное изменение: В«власть отказывается от универсализма в пользу поддержки этнического большинстваВ». Обращение к национализму — верный признак конца империи: империя может веками терпеть национализм окраин, но не способна пережить национализм большинства, это — основа для распада, подчеркнул Паин.

По его словам, в России русский национализм в чистом виде появился лишь в 2011 году, раньше были различные формы имперского шовинизма: отсутствие длительной традиции и объясняет В«слабостьВ» русского национализма. Вот почему переродиться в гражданское движение русский национализм не может. Немалая часть националистов сегодня в оппозиции власти, однако В«сегодня — национализм, а завтра — Удальцов, "движуха"В». Навальный же, с точки зрения Паина, не националист, он вообще не идеолог, это политик В«с чутьемВ», занимающийся собственным паблисити.

Карл Уилкенс, директор некоммерческой организации В«Мир за пределами моего мираВ» (World Outside My Shoes), сразу же подчеркнув, что не является экспертом по теме, рассказал о своей жизни с семьей в Руанде в период геноцида 1994 года. Будучи в стране в составе гуманитарной миссии с 1990 по1996 год, он видел, как В«общество само себя разрушилоВ». Уилкенс отметил, что, несмотря на внешнюю хаотичность происходившего, в осуществлении резни был свой порядок и логика — убийства совершались направленно. По его словам, В«идея врага выстраивается искусственно: если мы не хотим видеть в другом хорошее, мы и не увидимВ».

Татьяна Ворожейкина.заметила, что Руанда, конечно, случай экстремальный, размах этнических чисток там был беспрецедентный, но, к сожалению, и про Россию можно сказать, что обесчеловечивание другого вошло в повседневную жизнь. Ворожейкина привела данные В«Левада-ЦентраВ», остающиеся практически неизменными последние несколько лет: около 60% респондентов одобряют лозунг В«Россия для русскихВ».

Директор Информационно-аналитического центра В«СОВАВ» Александр Верховский в своем выступлении выразил сомнение в том, что сегодня русские националисты могут быть частью промодернизационного движения. Попытки есть, признал он, однако национализм становится промодернизационным, когда выступает реакцией на В«старый режимВ» или реакцией на другой национализм. В России оба варианта не проходят. Кроме того, В«организованные группы националистов малы, исчисляются десятками людейВ». Навальный очень популярный человек, но как лидер националистов он совсем не популярен.

При этом деструктивный, разделяющий посыл русского национализма очень силен. В современном русском национализме есть два течения, отметил Верховский: цивилизационное и этническое. Цивилизационный национализм сосредоточен не на этничности, а на миссии, и все версии этого национализма принципиально антимодернизационные. Этнический национализм может быть промодернизационным, но в нашем случае в нем зашкаливает деструктивный элемент — подавляющее большинство его приверженцев неонацисты, умеренных единицы.

Навального, в отличие от Эмиля Паина, Верховский считает В«искренним националистомВ».

Сопредседатель Национал-демократического альянса Илья Лазаренко полагает, что русский национализм может быть модернизационным, а не консервативным, но для этого России необходимо демонтировать империю: В«Нужно изменить структуру. Появление русских республик переломит имперскую традициюВ».

Национал-демократ, публицист Александр Храмов, ссылаясь на статьи Путина и Ходорковского, заявил, что национал-демократический дискурс охватил теперь В«самые верхиВ».

Координатор проекта В«Демократия в РоссииВ», организатор семинара Евгения Лезина высказала мнение, что налицо опасность радикального русского национализма, уже воздействующего на весь политический спектр (В«феномен НавальногоВ»).

Лев Гудков в своем заключительном выступлении сказал, что имперские символы воспроизводятся сегодня в России рутинными институтами (школой, армией, правоохранительными органами) и тиражируются СМИ, вследствие чего спектр националистических умозрений несколько вырос. Вместе с тем, националистов на протестных митингах — 6-10%.

Сочетание национализма с критикой власти, стремлением к социальной справедливости, демократии на словах возможно, считает Гудков. Но подлинная демократия подразумевает разнообразие, появление соответствующих институтов, выстраивающих отношения в рамках данного многообразия. В«Не думаю, что русский национализм в нынешних условиях может дать импульс модернизации. Пока это пустая конструкция, как и В«особый путьВ» России, ничего содержательного. Все версии русского национализма не связаны с идеей будущего, нет механизма целеполаганияВ», — подытожил Гудков.

Фотографии с сайтаВ  www.memo.ru