В своё В«Письмо в редакцию ''ЕЖа''В» по поводу моей колонки В«Цена цепного талантаВ» Владимир Дворкин напихал столько несуразностей, что и оспаривать их как-то неловко. Да и стоит ли тратить время, доказывая общеизвестное? Михаил Кольцов был и любимцем Сталина, и его доверенным лицом, и ловким исполнителем его замыслов. Подтверждений тому — масса, и лишь тот их не знает, кто не хочет знать.
Дворкин не чужд сарказму. Он пишет: В«К таким ''любимцам'', по логике Владимира Надеина, следовало бы причислить и Илью Эренбурга, и также писать о нем оскорбительные филиппики. При этом забыть ''Годы, люди, жизнь'', книгу, которая для многих людей не только в СССР стала настоящим открытиемВ».
Мемуары Эренбурга В«Люди, годы, жизньВ» нынче прочно забыты, и В«логика Владимира НадеинаВ» тут ни при чем. Стали ли они в свое время открытием? Разумеется. Как в глухой тюрьме даже клок вчерашней газеты служит сенсацией, которую узники потом долго и с жаром обсуждают, так и мемуары В«стали открытиемВ» только потому, что советские люди десятилетиями жили в кромешной тьме тотальной пропаганды.
Сегодняшнему читателю, рискнувшему погрузиться в скуку и полуправду этих тщательно просеянных воспоминаний, откроется и та простая очевидность, что Эренбург долгие годы пользовался особым покровительством Сталина. А если совсем просто — был и любимцем, и влиятельным агентом советских спецслужб. Со специализацией на охмурении В«прогрессивнойВ» западной интеллигенции.
Хотя и Кольцов, и Эренбург непрерывно колесили по всему миру, главным театром, на котором они исполняли предписанные роли, была наша страна. Оба были плодовиты, и каждым своим опусом вбивали в наши головы незамысловатую мысль: там хоть и хорошо, но плохо. А здесь хоть и плохо, но хорошо.
Всемирная борьба за мир, в которой до Второй мировой войны заводилами являлись оба наших героя, а после войны Эренбург вырвался в бесспорные лидеры, была не только тухлым пропагандистским шоу, но и грандиозной финансовой аферой. Огромные деньги нищей, голодающей страны тратились на конгрессы, путешествия, гостиницы, жалованья, премии и секретарш. Всем этим бесконтрольно пользовалась узкая группа интернациональных прохвостов. И хотя во главе Совета всегда значился важный иностранный зиц-председатель, истинным распорядителем В«движенияВ», вплоть до смерти Сталина, был именно Илья Эренбург.
Оставляю в стороне вопрос о литературно-изобразительных талантах. По мне, проза Эренбурга напоминает машинный перевод с какого-то заграничного языка. Слог Кольцова много живее и естественнее, местами сквозь напряженную злость проступает истинное остроумие. Но эрудиция обоих несомненна, оба истинно интеллектуальны. Эренбург — даровитый поэт, знаток современного искусства, эстет.
В«Я не стал бы вообще писать это письмо в редакцию, — признается под конец Владимир Дворкин, — если бы уважаемый мною Владимир Надеин не взгромоздил, как он пишет, В«на тропу ''любимого сталинского фельетониста'' такую личность, как Аркадий Мамонтов. Обидно стало за Кольцова. Нельзя сравнивать талант с амбициозной серятиной. Если бы Михаил Кольцов был жив, с благодарностью пожал бы ему руку. В отличие от ставшего нерукопожатным МамонтоваВ».
Оно, конечно, дело вкуса. Как поется в старой песенке, В«кто из них желаннее, руку сжать кому?В».
А ведь и я бы не стал тревожить этим текстом редакцию В«ЕЖаВ», если бы уважаемый мною Владимир Дворкин не возвел ужасную напраслину на Аркадия Мамонтова, а также не исказил до неузнаваемости сам термин В«нерукопожатностиВ».
В означенных мемуарах Эренбург называет Кольцова В«невыносимо умнымВ».В  Иные свидетельства современников эту характеристику подтверждают. Но и самого Эренбурга ни умом, ни проницательностью природа не обидела. Чего я, при всем моем гуманизме, не могу сказать про коллегу Мамонтова. Возможно, он притворяется с поразительным мастерством. Но вряд ли. Тогда тут одно из двух. Либо он актер мирового класса, такой не реализовавшийся Смоктуновский. Либо крупный, но стандартный страус с фермы ВГТРК: мяса много, но полёт невысок.
Я люблю всех зверей. Я бы с удовольствием пожал лапу страусу и даже поцеловал бы его в хохолок, если позволит. Страус не виноват, что он таков. В нем есть своя особая стать. Да и Аркадий Мамонтов, уверен, хоть кому-то да нравится.
Если я вдруг узнаю, что Мамонтов просто не ведает, что творит, я ничуть не удивлюсь. Возможно, в его серой, по оценочному суждению Владимира Дворкина, амбиции жульничать, подтасовывать факты, клеветать и наушничать — равноценно доблестному служению Родине. Думаете, нет? Тогда вы просто не представляете, какие дивные химические процессы происходят в мозгах у аистов.
Эта снисходительность не допустима по отношению как к Эренбургу, Кольцову, так и к Познеру, Эрнсту, Добродееву и еще доброй дюжине их знаменитых коллег. Целые издания кормятся лестью на заказ. Есть тонкая, как этюд Шопена. Есть толстая, как украинское сало. Товар что надо. Без примесей красителей, искусственных добавок и совести.
Эти люди знали прежде и ныне ведают, что творят. Они идут на дело с ясным пониманием того, где они солгали, как препарировали и выварили правдивую информацию, какими отработанными модуляциями голоса добились того, что их заказному мухлежу верят миллионы простодушных граждан. Умницы, таланты, баловни судьбы, они твердо знают, кто, сколько и за что им платит.
Став знаменитыми истовым служением режиму, мерзость которого они осознают лучше, нежели кто-нибудь иной, они могут себе позволить напоследок благородно вильнуть пушистым хвостом. Напишут мемуары, в которых как бы раскаются. (В«Я был такой наивный!В» — тут и там повторял в мемуарах Эренбург.) Выступят с прощальной разоблачительной речью. Словом, придумают что-нибудь эдакенькое.
В«Гений не исполняет собачьих заказовВ», — говорил об Эйзенштейне один из героев самой знаменитой повести Солженицына. Я когда прочитал это полвека тому назад, так даже вскинулся: как же так можно про великого режиссера. А подумав, согласился: с таланта больше спрос. И если талант подл, то обойдется без моего рукопожатия.
Ну, а как решит Владимир Дворкин — тут вольному воля.

Фотография svobodanews.ru