Развесистая архаика
Леонид Радзиховский в своей давней статье В«Евреи и ЗападВ», в последние недели опять привлекшей внимание читателей, пишет, что за решением арабо-израильского конфликта и проблемой обустройства Палестины стоит другая проблема: как уничтожить Израиль. Палестинские боевики выигрывают информационную войну, потому что позиционируют себя потерпевшей стороной. Чем чаще на экранах появляются извлечённые из-под завалов трупы младенцев и женщин, тем большую поддержку западной интеллигенции находит народно-освободительное движение в Палестине. Террористы зарабатывают легитимность и получают право отвечать на агрессию оккупанта. Оплакивание жертв является грубо сыгранной постановкой и продиктовано только этой целью, считает Радзиховский: забота о детях не мешает палестинским матерям отправлять сыновей в шахиды.
В
Кто-то не согласится, вспомнив В«Возвращение в ХайфуВ» — повесть палестинского писателя и члена НФОП Гассана Канафани, который рассказывает историю изгнанной из города в апреле 1948 г. арабской семьи, молодожёнов Саида и Сафии, оставивших в суматохе дома пятимесячного ребёнка. Возможность поехать в родной город появляется у героев повести только двадцать лет спустя, но и тогда они не спешат вернуться, поскольку боятся найти подтверждения смерти своего сына. Сафия настаивает на поездке. Въезжая в город, Саид узнаёт транспортные развязки, кипарисы у дороги, вспоминает прежние названия улиц. В квартире, принадлежавшей героям до войны, они застают новую хозяйку и узнают, что она усыновила их ребёнка, который совсем недавно узнал о своих биологических родителях. Пикантность заключается в том, что сейчас мальчику 20 лет и он служит в израильской армии, воюющей с арабами. Встреча с сыном приводит к разочарованию: мальчик отрекается от отца и матери, для Сафии это трагедия, а Саид убеждается в невозможности примирения и возвращается в Рамаллу в надежде, что его младший сын уйдёт в ряды сопротивления.
В
Ценность этой повести в том, что она многое сообщает о подлинных мотивах палестинских боевиков: Канафани — один из участников теракта в аэропорту г. Лод, в результате которого погибли три десятка человек — не из тех, кого можно заподозрить в приукрашиваниях и политкорректности. Мотивы эти не так лукавы, как кажется Радзиховскому: для многих это искренняя борьба за землю и независимость, и жестокость, сопровождающая и, если быть честным, обесценивающая возмездие, не делает эту борьбу менее искренней и болезненной для рядового бойца. Мне сложно говорить о трезвом расчёте обычного шахида или матери, лишившейся ребёнка — скорее, в лицемерии можно заподозрить палестинское руководство, которое, как когда-то заметила Юлия Латынина, давно уже старается максимизировать потери среди своего гражданского населения, а не среди израильтян, чтобы всегда были трупы, которые можно предъявить западным телеканалам.
В
Радзиховский приходит к выводу: всем безразлична судьба Палестинской автономии. Всех волнует, как выгоднее подчинить и распилить Израиль.
В
Я бы сказал так: история арабо-израильского конфликта — это история не про справедливость, а про архетипы. Про цветущую архаику одного и другого лагеря и её разъедающее воздействие на мозги наблюдателей. Вне зависимости от их политических и этнических предпочтений. Это не совсем юнговские архетипы: для удобства я буду называть так понятия, за которыми в культуре закреплено слишком конкретное содержание, мешающее человеку независимо судить о проблеме. Т.е. это такие данности, с которыми очень сложно спорить, потому что инерция требует от тебя однозначных реакций, ни шагу в сторону.
В
Наблюдателю действительно безразлична судьба Палестины и проживающих там арабов. И Израиль ему безразличен. Он не думает о справедливости: то, что с ним происходит, вопрос инерции, а не рассудка.
В
Есть четыре архетипа, играющие ключевую роль в арабо-израильском конфликте.
В
Первый архетип — В«своиВ». Это В«голос кровиВ». Своих не критикуют; когда свои подвержены опасности, ты обязан слепо принимать их сторону. Всякое несогласие расценивается как предательство. Обычно принадлежность к В«своимВ» определяется имманентным качеством: этникой, например, или фактом рождения на какой-либо территории. Или религиозной принадлежностью, которая не является вопросом свободного выбора в архаическом сообществе. Опора на имманентности вообще свойственна архаике: там, где группу объединяют взгляды, а не данности, человек при возникновении разногласий с единомышленниками делает рациональный выбор, а не поддаётся течению. Поэтому спор в научной среде приводит к победе наиболее сильной аргументации. И поэтому в арабо-израильском конфликте, обе стороны которого представлены архаистами и консерваторами разной степени радикальности, евреи поддерживают Израиль, а арабские страны поддерживают Палестину.
В
Редкий еврей вспомнит о террористических организациях В«ИргунВ» и В«ЛЕХИВ», истреблявших мирных арабов и англичан, которых в подмандатные времена считали оккупантами, и редкий араб захочет говорить о погромах, которыми сопровождались создание государства Израиль и массовый исход евреев из исламских стран.
В
Второй архетип — В«земляВ». Земля для оседлого народа означает дом и пропитание. Почва хранит останки предков и связана для человека традиционной культуры с архаическими символами и смыслами, а не с прагматикой. Поэтому изгнание со своей земли означает для такого человека нечто большее, чем перемещение из одной точки в другую. А добровольная передача земли во владение чужака приравнивается к измене своему народу. Сошлюсь на рассказ В«Человек, который не умерВ» того же Гассана Канафани: в нём идёт речь о палестинском землевладельце, который решает продать свой участок еврею. Землю арендуют крестьяне, которым придётся покинуть её после заключения сделки. Землевладелец намеревается поделить часть денег между крестьянами, чтобы они имели средства к существованию. Однако их протест вызывает не столько сам факт продажи земли, сколько её переход в чужие руки: В«Нельзя продавать землю евреюВ». Землевладелец решает по-своему и следующей ночью получает пулю от одного из арендаторов.
В
Третий архетип — В«сопротивлениеВ». Он означает борьбу угнетённого народа с захватчиком за свободу и независимость и уже содержит в себе одобрение борьбы. Достаточно употребить эти три слова — захватчик, угнетение, независимость, — чтобы сработал эффект узнавания. И выводы делаются автоматически. Сражение народных масс с колонизатором, свержение мерзавца Батисты не менее мерзким Фиделем, борьба палестинских шахидов против израильской оккупации — всё это вариации первой борхесовской истории об осаждённой крепости, если понимать под крепостью право народа на независимость. Этот архетип подменяет справедливость и трезвый анализ фактов схемой: если противник — угнетатель, против него хороши все средства, будь это диалог или уничтожение мирного населения.
В
Почему я считаю, что оправдание арабского террора не вытекает из заботы о палестинцах? Потому что в мире есть тысячи примеров угнетения и несправедливости, но наблюдатель реагирует на это только тогда, когда описание угнетения отвечает стереотипу. Почему в моде арафатки, а не индейские ожерелья? Потому что никому не приходит в голову бороться за права индейцев Северной Америки, которых постигла гораздо более жестокая участь, чем палестинцев. Нет индейского джихада и сепаратистов, которые настаивали бы на возвращении колонизованных земель автохтонным народам. Вы скажете: североамериканские индейцы не поражены в правах. Приведу другой пример — женщины в исламских странах. До нападения талибов на 14-летнюю пакистанскую школьницу Малалу Юсуфзай, боровшуюся за право женщин на образование, всем было глубоко плевать на пакистанских женщин и Талибан. После нападения, впрочем, ничего не изменилось.
В
Четвёртый архетип — В«сын отвечает за грехи отцаВ». Этот архетип превращает современную Германию в наследницу Третьего рейха и позволяет сегодняшним репатриантам, появившимся на свет после войны и не пострадавшим от Холокоста, без угрызений совести брать немецкие деньги. И этот же архетип превращает любого еврея в потомка убийц арабов и развязывает руки исламским фундаменталистам.
В
Окончательное решение Ближневосточного конфликта придёт с истреблением одной из сторон или с постепенным преодолением предрассудков.
В
