50-летие выхода в свет В«Одного дня Ивана ДенисовичаВ» Александра Солженицына совпало с 55-летием первой публикации В«Доктора ЖивагоВ» Бориса Пастернака. Ровно пять лет разделяют, таким образом, эти два события, вышедшие далеко за рамки литературных.

Трудно сказать, бедствие или благо для литературного произведения, равно как и для его автора, когда выход книги в свет становится событием грандиозного масштаба, центром внимания сотен тысяч людей, жизни общественной и политической, духовной и нравственной. Когда травля писателя, равно как и фавор, становится предметом бурных споров и глубоких переживаний, причиной пробуждений и прозрений, предательств и падений, поворотным моментом либо камнем преткновения в судьбах людей и вехой истории.

Такое В«счастьеВ» выпало этим двум произведениям литературы в стране, отгороженной от внешнего мира В«железным занавесомВ», где всю культурную и духовную жизнь целеустремленно подминал под себя идеологический отдел ЦК единовластной партии. Где каждой травинке, пробившейся из-под асфальта, радовались тысячи и раздражались затравленные миллионы.

Сходству в судьбах В«Доктора ЖивагоВ» и В«Одного дня Ивана ДенисовичаВ» можно дивиться. Оба произведения созданы не по канонам соцреализма, агрессивно господствовавшего тогда в советской литературе. И оба были изначально предложены в журнал В«Новый мирВ». Но В«Доктор ЖивагоВ», содержащий в себе куда меньше, чем В«Иван ДенисовичВ», информации, которая могла бы быть воспринята советскими идеологами и цензорами как В«антисоветскаяВ» либо В«идеологически вреднаяВ», был отвергнут этим относительно свободолюбивым журналом на заре, можно сказать, хрущевской В«оттепелиВ», а В«Иван ДенисовичВ» — принят на ее закате. И это уже игра случая, причудливый поворот судьбы. А возможно, одно из хаотичных звеньев в той непрерывной цепи сюрреализма, какой и была, собственно, вся история В«страны советовВ», горестное производное декларируемого ею реализма и материализма.

Борис Пастернак писал В«Доктора ЖивагоВ» пять лет и считал его важнейшим произведением своей жизни. Александр Солженицын писал В«Ивана ДенисовичаВ» несколько месяцев и воспринимал его как одно из многих своих произведений, далеко не главное. В«Доктор ЖивагоВ» острее, чем все, прежде написанное Пастернаком, касался трагедии страны. В«Иван ДенисовичВ» был у Солженицына далеко не самым крамольным — его вполне можно было попробовать вытащить на свет из литературного подполья.

Когда рукопись В«Доктора ЖивагоВ» легла на стол главного редактора В«Нового мираВ», Борис Пастернак был поэтом с мировым именем. Александр Солженицын был никому не известным школьным учителем из Рязани, когда пять лет спустя его рукопись оказалась на том же столе. Однако же звезды сошлись благоприятным образом для В«Ивана ДенисовичаВ» и самым неблагоприятным — для В«Доктора ЖивагоВ».

Константин Симонов, главный редактор В«Нового мираВ» в 1954-1958 гг., был намного моложе Бориса Пастернака. Прилагать труды к публикации автора, величине и таланту которого он мог и завидовать, Симонову, к сожалению, не захотелось. Длинный и добросовестный отказ в публикации, подписанный им вместе с четырьмя другими советскими писателями, свидетельствовал о том, что и прочитан В«Доктор ЖивагоВ» был внимательно, и В«похороненВ» вдумчиво и сознательно: В«Дух Вашего романа — дух неприятия социалистической революции. Пафос Вашего романа — пафос утверждения, что Октябрьская революция, гражданская война и связанные с ними последующие социальные перемены не принесли народу ничего, кроме страданий, а русскую интеллигенцию уничтожили или физически, или морально… Как люди, стоящие на позиции, прямо противоположной Вашей, мы, естественно, считаем, что о публикации Вашего романа на страницах журнала В«Новый мирВ» не может быть и речиВ».

Писатели, имевшие реальную возможность донести В«Доктора ЖивагоВ» до соотечественника, начали, таким образом, травлю В«Доктора ЖивагоВ» и его автора задолго до широкомасштабной кампании по всей стране с санкции ЦК партии.

Александру Твардовскому, их коллеге и редактору В«Нового мираВ» в 1958-1970 гг., ничего не говорило имя Александра Солженицына — да имени и не было на машинописной рукописи, принесенной ему сотрудниками-доброжелателями. В живой и непосредственной душе автора В«Василия ТеркинаВ» загорелась жажда увидеть автора, а затем — приложить все силы к тому, чтобы В«Иван ДенисовичВ» был опубликован. А то, что Солженицын был моложе Твардовского и никому не известен, могло добавить к целеустремленности главного редактора В«Нового мираВ» и энтузиазм покровителя.

Для того чтобы опубликовать В«Ивана ДенисовичаВ» в 1962 году, нужно было приложить гораздо больше усилий, чем в 1957 году — для В«Доктора ЖивагоВ». Как доброжелатели Солженицына доставили рукопись прямо Твардовскому, минуя всех его В«замовВ», так и Твардовскому пришлось обратиться непосредственно к главе государства, дабы преодолеть препоны Главлита со всеми его цензорами и непреодолимую стену номенклатурного мышления высокопоставленных советских идеологов.

Усилиями группы советских писателей В«Доктор ЖивагоВ» не был опубликован в В«Новом миреВ», и следствием этого отказа стали публикация и популярность романа за рубежом. Последовавшая Нобелевская премия по литературе, безумная травля Бориса Пастернака в Советском Союзе, внимание и интерес к роману во всем мире сделали В«Доктора ЖивагоВ» большим событием эпохи, одновременно и трагедией ее, и ее нечаянной радостью.

Усилиями доброжелателей Солженицына, а затем Твардовского чудо произошло — В«Один день Ивана ДенисовичаВ» был опубликован в В«Новом миреВ» и в считанные дни стал сенсацией, всеобщим восторгом.

Открывал ли В«Иван ДенисовичВ» что-то совсем уж новое для людей? Нет, для многих – не открывал. Люди знали, что репрессии были, политлагеря были, и о том, что творилось в лагерях — тоже имели представление. В редкой семье не было пострадавших от репрессий, у кого-то — расстрелянные, получившие В«десять лет без права перепискиВ», у кого-то — погибшие в лагерях. Если минуло чью-то семью — так не минуло семьи друзей и знакомых. У многих отбывшие срок вернулись к тому времени домой и были уже реабилитированы.

Нет, новостью была не сама правда об одном дне зэка Щ-854, а — публикация этой живо и достоверно изложенной правды — без всяких поправок и реверансов в сторону партии и правительства, без всяких В«несмотря на отдельные недостатки…». Снятие запрета с темы, прямое открытие ее в официальной литературе явилось живой струей в жизни страны, как бы второй В«оттепельюВ». И это обнадежило, согрело верой, что раз такое опубликовано — значит, это уже в прошлом, больше не повторится. Такими были и заголовки районных и областных газет по всей стране: В«Этого больше не повторится…»

Парадокс состоял в том, что В«Ивана ДенисовичаВ» хвалили и те, кто пять лет назад клеймили В«Доктора ЖивагоВ». Хвалили, не вспоминая о травле Бориса Пастернака, не принося ему хотя бы посмертных извинений. А если так, то могла ли публикация В«Ивана ДенисовичаВ» положить начало прекращению политических репрессий в стране?

Нет, все шло по-прежнему. Одновременно с дебатами о присуждении государственной премии Александру Солженицыну шли новые аресты, выносились новые приговоры все по той же 58-10 статье (антисоветская пропаганда), которая как раз тогда перетекла в новый Уголовный кодекс под номером 70-й практически без изменения сталинских формулировок.

Для реальных перемен недостаточно было усилий Твардовского и Солженицына, для этого нужны были усилия множества людей, но, увы — понимание того, что в общественном климате что-то зависит и от твоей активности, тщательно было выхолощено из читающего и мыслящего сообщества — и стало уделом единиц.

А потому не состоялась вторая В«оттепельВ». Солженицын описал в своих мемуарах В«Бодался теленок с дубомВ» встречу Хрущева с представителями творческой интеллигенции, на которой генсек наложил запрет уже на тему ГУЛАГа. Постепенно усиливающиеся заморозки общественного климата сделали невозможным даже публикацию куда более мягкого, с точки зрения советской цензуры, романа Солженицына В«Раковый корпусВ». Автор В«Ивана ДенисовичаВ» вновь был обречен на литературное подполье, в котором и создавал В«Архипелаг ГУЛАГВ». Публикация этой В«глыбыВ» за пределами страны, Нобелевская премия по литературе и травля в Советском Союзе были у Солженицына впереди.

И те, кто читали В«Ивана ДенисовичаВ» и хвалили его автора в 1962-м, спустя десятилетие с лишним клеймили и проклинали его же как предателя, либо просто молчали на собраниях, где совершалось это ритуальное действо.

В 

Сегодня и В«Доктор ЖивагоВ», и В«Один день Ивана ДенисовичаВ» включены в школьную программу.

Школьники воспринимают их как далекое прошлое, никак не увязывающееся с сегодняшним днем.

В международной научной конференции В«Ивану Денисовичу полвекаВ», состоявшейся в Доме русского зарубежья в середине ноября, участвовали в основном литературоведы, писатели, преподаватели. Те же, кто подвергались преследованиям за распространение книг Солженицына в годы его изгнания, кто помогал тогда же политзаключенным, кого волнуют сегодняшние политические репрессии, сегодняшние тюрьмы и лагеря были в зале конференции в абсолютном меньшинстве.

После многих интересных докладов под конец были затронуты проблемы изучения В«Ивана ДенисовичаВ» в школе. Людмила Герасимова и Гульнара Алтынбаева, преподаватели Саратовского университета, рассказали о результатах анкетирования студентов 1-го курса по теме В«Один день Ивана ДенисовичаВ». Так из 150 опрошенных студентов одна треть В«Ивана ДенисовичаВ» не читала. На вопрос о времени действия произведения одни отвечали: В«20-е годы прошлого векаВ», другие называли 1960 год, большинство же стремились отделаться общим определением: В«время репрессийВ». Однако же многие студенты дали интересные ответы на вопрос о своем впечатлении и об этической составляющей произведения: В«и в таких условиях можно жить физически и духовно…», В«впечатляет победа человеческого духа над злом и насилием…», В«воля помогает человеку выживать, не теряя человеческой сущности…» и т.д. Лишь немногие студенты были возмущены лагерным произволом и сопереживали героям.

Московская преподавательница Надежда Шапиро нарисовала еще менее отрадную картину, мягко объяснив, что большинству школьников В«Иван ДенисовичВ» скучен, и нужно специально придумывать что-то, чтобы побуждать учеников читать такой текст.

Было бы интересно провести подобное исследование и о В«Докторе ЖивагоВ». Но надвигается новая беда: количество учебных часов по литературе школьникам стремительно сокращают, и у педагогов, помнящих атмосферу 60-70-х и ценящих подобные тексты, все меньше шансов донести то незабываемое впечатление до молодежи.

В В«Один день Ивана ДенисовичВ», потрясший страну полвека назад, становится одним из многих произведений новейшей отечественной классики, не связанных в сознании молодежи ни с острейшими проблемами сегодняшнего дня, ни с муками и пытками невинно осужденных сейчас людей. А между тем те же вышки стоят вдоль тех же заборов, где когда-то находились сталинские особлаги.

Вскоре после публикации В«Ивана ДенисовичаВ» в адрес Солженицына хлынул поток писем из тюрем и лагерей. Льется этот поток и теперь — только уже не в редакцию толстого журнала, а в адрес общественных организаций, которые порой не знают, как с этим потоком справиться. Пытки, описываемые в сегодняшних письмах, по своей запредельной жестокости иной раз перехлестывают и то, что описано в В«АрхипелагеВ». ГУЛАГ остается глубокой язвой на теле уже совсем иной страны — он-то меньше всего подвержен переменам. Скоро столетие минет со дня подписания Лениным первых указов о создании концлагерей — а колючая проволока все так же тянется по России, и обреченные, подобные Ивану Денисовичу, также изо дня в день выживают в их пыточных условиях.

В«Железного занавесаВ» и Главлита давно уже нет — но списки так называемой экстремистской литературы и нелепые, комичные текстовые экспертизы, ложащиеся в основу уголовных дел, отдают горестным фарсом, нелепой пародией на холод давних репрессий.

Может быть, все-таки стоит глубже вдумывается в тексты, подобные В«Доктору ЖивагоВ» и В«Ивану ДенисовичуВ», становясь через них ближе к тем, кто страдает и сострадает сегодня.

Может быть, тогда не придется так долго ждать сколько-нибудь значимых благих перемен.

Фото Александра Лесса /Фотохроника ТАСС и Алексея Щукина /ИТАР-ТАСС