Чаплин и демократия
Это, конечно, из той же серии, что В«пчелы против медаВ» или В«гестапо за гуманностьВ». Но если пчелам не свойственно лукавство, то человек этим инструментом пользуется умело. Особенно такой, как протоиерей Всеволод Чаплин, председатель Синодального отдела РПЦ по взаимодействию с обществом. Он в этом деле собаку съел. Возможно, не одну.
Если бы Чаплин был католиком, он наверняка бы числился в иезуитах — настолько послушен начальству и изощрен в казуистике. Последний его подвиг на этой ниве — поддержка предложения вынести на общенародный референдум вопрос о возвращении уголовного наказания за гомосексуализм.
Сделано это было с подачи слабо-комического сериального актера Ивана Охлобыстина, который использует гомофобию для привлечения к себе общественного внимания. Незадолго до того этот бывший священник, успешно разыгрывающий из себя в кино и в жизни юродивого, предложил сжигать гомосексуалов живьем.
Предложение своего бывшего коллеги пожечь людей Чаплин не поддержал и не осудил, а вот идею изменить уголовное законодательство он приветствует. В«Бесспорно, этот вопрос стоит в обществе обсудить, раз уж у нас провозглашено народовластиеВ», — согласился он с идеей референдума в интервью прокремлевской газете В«ИзвестияВ».
Устами Чаплина глаголет церковь. Предложение любого одинокого юродивого выглядит вполне комично, но поддержанное РПЦ оно приобретает совсем другие черты. Последний референдум в нашей стране был в апреле 1993 года, когда большинство проголосовавших вынесли вотум недоверия сохранившемуся рудименту советской власти — Верховному Совету. С тех пор с прямым народным волеизъявлением все было тихо. Ни отмена выборов, ни войны, ни варварские законы, ни экологические бедствия, ни захват Путиным власти на третий срок не стали поводом для референдума. Он появился у церкви только теперь! Однополая любовь — вот последняя за двадцать лет угроза нашей процветающей державе!
Конечно, демарш Чаплина можно расценить как поспешный ответ патриархии на обвинения Андрея Кураева в наличии внутри церкви В«голубого лоббиВ». Возможно, таким вызывающим образом иерархи спешат засвидетельствовать всему миру свою гомофобию. Вообще все это до крайности нелепо и в наше время похоже на дурной анекдот — и церковь, мечтающая залезть каждому под одеяло, и Андрей Кураев, не нашедший в церкви другого повода для критики, кроме гомосексуальных наклонностей некоторых ее служителей.
Впрочем, это все внутрицерковные дела, хоть и смешные, но не наши. Что не смешно, так это референдум об уголовной ответственности за гомосексуализм. Референдум не страшен сам по себе, да и вряд ли состоится. Проблема в другом. Предложение такого рода моделирует трудноразрешимую ситуацию. Даже при условии честного голосования и свободной агитации перед референдумом вероятность уголовного запрета гомосексуализма весьма велика. Скорее всего, большинство согласится на запрет и ограничение прав человека. Между тем, референдум — это высшее проявление воли народа. Так записано в статье 3 Конституции России, и это правильно. Именно народ является источником права в демократическом государстве. (Поэтому, кстати, у нас референдумы и не проводятся.) Как быть, когда права человека вступают в противоречие с волей большинства? Что делать меньшинству, не обязательно сексуальному, чьи права защищены международными законами и здравым смыслом, но большинство считает законным их нарушение?
Это тяжелый вопрос, и на него есть один тяжелый, но честный ответ: должна исполняться воля референдума. Демократической процедурой жертвовать нельзя. Даже если с помощью референдума российский народ вернет себе смертную казнь, православие сделает государственной идеологией и по выходным дням разрешит людоедство, законы, принятые на референдуме, следует признать юридически значимыми. Тут надо с горечью признать, что демократия не гарантирует права человека. Важно состояние общества, уровень его политической культуры. При низком уровне просвещенности и терпимости даже в условиях демократии большинство легко согласится на возвращение в варварское состояние, в какую-нибудь новую разновидность тоталитарного режима.
Другое дело, что в такой стране преступление может стать не только морально оправданным поступком, но и нравственным долгом каждого честного человека. Ведь правила морали диктует не большинство, каждый выбирает их сам. Так было в Советском Союзе, нацистской Германии и других тоталитарных странах, где законы попирали права человека и нормы морали. Сопротивление тоталитаризму, даже с нарушением этих законов, было морально оправданным и нравственно необходимым.
И еще людям, мечтающим вернуть Россию в варварские времена, следует помнить, что вXXIвеке такой большой стране, как наша, будет трудно закрыться за железным занавесом. Мы миллионами нитей связаны с окружающим миром, и этот мир вряд ли будет молча смотреть, как у нас сажают в тюрьму за В«неправильныйВ» секс. Кажется, Олимпиада в Сочи это ясно покажет. В случае В«чаплинскогоВ» референдума каждому голосующему надо будет подумать: а хочет ли он жить в изоляции от всего цивилизованного мира, имея в друзьях только варварские и фундаменталистские режимы?
С другой стороны, не в том ли и состоит цель православных гомофобов, кликушествующих патриотов и пафосных державников, чтобы максимально изолировать Россию от окружающего мира? Пусть под предлогом запрета гомосексуализма или возвращения смертной казни. Пусть ценой исключения из Совета Европы или возобновления холодной войны. Под любым предлогом и любой ценой, лишь бы никто не вмешивался в российский произвол и укрепившаяся во власти свора могла бы и дальше властвовать безраздельно и безнаказанно.
Очень важно, как поведет себя в такой ситуации окружающий мир.
