Глава пресс-службы Федеральной службы охраны (ФСО) возглавит кафедру отечественной истории XX века исторического факультета МГУ. Сергей Девятов, который сменит возглавлявшего кафедру академика РАН Юрия Кукушкина, специализируется на истории Кремля и истории спецслужб. С середины 1980-х годов он работал в Московском Кремле, был хранителем фондов кабинета и квартиры Ленина. С 1994 года выступал в СМИ как пресс-секретарь Главного управления охраны (с 1996 года — Федеральная служба охраны, ФСО).

Назначение Сергея Викторовича Девятова – доктора исторических наук из ФСΠ– заведующим кафедрой отечественной истории ХХ века МГУ вызвало бурные споры, связанные не только с кадровой политикой университета. В конце концов, после деятельности Добренькова и Дугина на социологическом факультете удивляться ничему не приходится. Эмоции вызвало, в первую очередь, совпадение этого назначения с подготовкой нового учебника по истории, который должен содержать патриотическую версию российского прошлого, политически корректную для настоящего времени.

Отметим еще один факт – Девятов является далеко не единственным историком, сочетающим профессиональные интересы и работу в силовой структуре. Есть и обратные примеры – когда силовики становятся авторами книг по истории своих ведомств. Можно говорить о своего рода В«силовойВ» истории как уже сложившемся феномене, заслуживающем внимания. Тем более что ее набор представлений вполне может быть в том или ином виде интегрирован в будущий учебник.

Одной из важных особенностей В«силовой историиВ» является насыщенность фактами – именно она привлекает внимание к таким книгам даже тех читателей, которым антипатичен их концептуальный подход. Самые интересные факты заимствованы из ведомственных архивов, которые закрыты или лишь слегка приоткрыты для простых смертных, пусть даже и занимающихся исторической наукой. И остается догадываться, какие еще залежи информации остаются недоступными, так как они не привлекают внимания ведомственных историков.

Еще одна особенность такой истории – ее подчеркнуто В«государственныйВ» характер. Интересы ведомства встраиваются в общегосударственный контекст, а сама силовая структура предстает в виде необходимого защитника национальных интересов. Государство здесь нередко смешивается с государем, причем в положительном свете предстают те государи, которые не жалели сил и средств для укрепления системы государственной безопасности. И напротив, все, что в той или иной степени ослабляло государственную власть (или наносило удар по ведомственным амбициям, что в данной логике одно и то же), является в подобных схемах сугубо негативным фактором, для борьбы с которым В«силовикиВ» и существуют. Это относится не только к революционерам, но и к либералам, которые несовместимы с политической реакцией. Места для общества в этой версии истории просто нет — это имперская история Петра Великого, которой неинтересны переживания Евгения.

При этом история рассматривается как непрерывный процесс борьбы государства со смутой, с врагом внешним и внутренним. Самым сложным моментом здесь являются события 1917 года, когда государственность была снесена до основания. Но и здесь найден ход, позволяющий примирить, казалось бы, непримиримое. Эта находка – плод не современности, а позднесоветского времени, когда даже служилые люди после энной рюмки не прочь были спеть про поручика Голицына. Именно в позднесоветское время появились книги и фильмы, в которых советские силовые структуры – в некотором противоречии с казенной идеологией – мягко превращались в преемников соответствующих царских институтов. Вспомним фильмы В«Рожденная революциейВ» и В«Государственная границаВ», где надворный советник Колычев и капитан Данович становятся наставниками первых советских правоохранителей. А в В«Адъютанте его превосходительстваВ» — пожалуй, одном из самых В«белыхВ» фильмов, снятых в СССР— красные и белые объединяются в борьбе против бандитов, враждебных любому государству (батька Ангел, бывший украинским националистом, предстает в фильме банальным уголовником). А красный разведчик, элегантный капитан Кольцов (кавалер орденов Анны и Владимира), выглядит не просто удачливым шпионом, а благородным продолжателем лучших традиций русской армии, представленных генералом Ковалевским, похожим более не на своего прототипа, загульного Май-Маевского, а на нравственно безупречного Деникина.

При этом — другой вопрос, сознательно или нет — не учитывается одно ключевое обстоятельство. В дореволюционной традиции невозможен достойный ответ на вопрос В«Павел Андреевич, Вы шпион?В», на который капитан Кольцов пространно отвечает сыну полковника Львова. Потому что есть устойчивые представления о должном, о добре и зле, которые в советское время оказались размыты. Равно как и невозможно представить себе, чтобы университетская корпорация – по крайней мере, после Великих реформ — согласилась бы с назначением на кафедру русской истории историографа из МВД или даже более либерального Минфина (такие функции обычно выполняли кадровые чиновники министерств, готовившие по поручению начальства роскошные тома, посвященные ведомственным юбилеям). Тогда считалось, что отечественная университетская наука призвана соответствовать мировому уровню, а русские историки должны говорить на одном научном языке со своими немецкими или французскими коллегами.

Впрочем, в нынешней России, после десятилетий не только политической, но и научной самоизоляции, ситуация является иной. Корпоративность (в хорошем смысле этого слова) заменяется клановостью и чинопочитанием далеко не только в научно-образовательной сфере. Для наших вузовских реалий (за некоторыми исключениями, не слишком меняющими общей картины) экзотикой являются скорее современные тенденции в исторической науке — и кадровое решение на историческом факультете МГУ в связи с этим удивления не вызывает.

Автор — первый вице-президент Центра политических технологий

Фото ИТАР-ТАСС/ Михаил Джапаридзе