Брежневский период российской истории, по сравнению со сталинским, выглядел вполне вегетарианским. По политическим делам не расстреливали, предельный срок лишения свободы еще при Хрущеве был сокращен с 25 до 15 лет. Диссидентов, впрочем, продолжали сажать или заставляли покинуть страну. Идеологическая цензура смягчилась, но не исчезла, беря реванш за хрущевскую В«оттепельВ» после разгрома В«Пражской весныВ» (ее жертвой пал, в частности, В«Новый мирВ» Твардовского — главный оплот В«шестидесятничестваВ»). Но коммунистическая ортодоксия, хотя и продолжала существовать, все более размывалась. Борец идеологического фронта, искренне верящий в маркистско-ленинские догмы, все более становился фигурой экзотичной, вызывавшей раздражение даже у прагматичных коллег по службе.

Соответственно, возможностей для самовыражения стало больше. В академических институтах экономисты и политологи всерьез обсуждали сценарии дальнейшего развития страны с учетом нараставших рисков. Публиковались серьезные научные монографии о роли среднего класса в западном обществе, опровергавшие представления о скором крахе капиталистической системы (разумеется, в предисловиях и послесловиях к каждой из них содержались ритуальные цитаты – нередко одна из Ленина, а вторая из Брежнева). Значимым фактором интеллектуальной жизни был феномен серии В«Пламенные революционерыВ», среди авторов которой были Окуджава, Войнович, Трифонов, Аксенов, Ефимов, Гордин, Эйдельман… В результате в В«политиздатовскихВ» книгах о революционных деятелях разных времен и народов поднимались вопросы о нравственности в истории и политике (в том числе на примере Нечаева, в котором виделся предшественник большевизма), о тупиках насилия — и освободительного, и охранительного — и об отсутствии монополии на истину. Эйдельман в В«Апостоле СергееВ» даже отдал дань теме альтернативности в истории, включив в книгу главу о возможных последствиях победы декабристов. Текст был урезан цензурой, но даже в опубликованном виде заставлял задуматься о немалой цене революционных перемен — но также и о том, какие перспективы они открывали (в любом случае крепостное право не вернуть, да и принцип парламентаризма отменить затруднительно, раз он уж появился).

Об альтернативности в истории писал в те годы и еще один автор – медиевист Александр Зимин. Правда, его книга В«Витязь на распутьеВ» вышла в свет через 11 лет после смерти историка — в 1991 года, когда читателя уже трудно было чем-то удивить, но и тогда она стала предметом дискуссий. Впрочем, внимание к работам Зимина было немалым и при его жизни, когда читатели В«сметалиВ» с полок книжных магазинов написанные прекрасным языком и насыщенные идеями и фактами монографии. И не все из них знали об особенностях биографии автора.

Александр Александрович Зимин был успешным советским историком. К 40 годам защитил докторскую диссертацию и получил репутацию одного из наиболее перспективных отечественных медиевистов. Впереди В«светилиВ» академические лавры. Но в 1964 году, на исходе хрущевской В«оттепелиВ», он неожиданно выступил с еретической гипотезой о том, что В«Слово о полку ИгоревеВ» — это выдающийся памятник русской литературы, но не XII, а XVIII века, то есть талантливая имитация древнерусского документа, сделанная в екатерининские времена. В концепции Зимина не было ничего от опусов типа В«Новой хронологииВ» — она опиралась на многолетнее квалифицированное изучение проблемы и была буквально выстрадана автором, который не пожелал скрывать свои мысли от научного сообщества.

В результате работа Зимина была издана тиражом в 101 экземпляр и разослана историкам как дискуссионный материал с обязательным возвратом. Дискуссия прошла — все же были В«оттепельныеВ» времена, это после В«Пражской весныВ» подобное мероприятие было бы совершенно невозможным. Но и в 1964-м советская система оказалась неспособна принять саму возможность сколько-нибудь массовой публикации исследования, подвергавшего сомнению происхождение прославленного памятника отечественной литературы. Аргументы ученого не были приняты большинством научного сообщества — репутация В«СловаВ» устояла. Однако в данном случае ключевым стал сам принцип борьбы за право на инакомыслие, нежелание В«ходить строемВ». Характерно, что многие оппоненты Зимина считали возможной публикацию его книги по этому вопросу — но позиция государственных органов была непробиваемой. Книга была опубликована спустя более чем четыре десятилетия после дискуссии.

В музее В«СловаВ» в Ярославле Зимину уделено внимание немалое и уважительное — как и исследователям, придерживавшимся канонической версии происхождения этого памятника. Видимо, свою роль сыграло признание интеллектуальной честности историка, который не отказался от своих убеждений (до конца жизни он редактировал свою книгу, добавляя в нее все новые аргументы). Кроме того, Зимин в своей работе фактически открыл для науки забытого яркого русского духовного писателя из Ярославля, архимандрита Иоиля (Быковского), которого он считал автором В«СловаВ».

Последние полтора десятилетия жизни Зимина прошли в напряженном труде. Понятно, что о карьере в житейском смысле этого слова ему пришлось забыть — до своей кончины он так и остался старшим научным сотрудником академического института. Нельзя сказать, что его имя оказалось под запретом — за это время он издал три книги, что для многих ученых является немалым достижением. Но еще пять монографий (не считая работы о В«СловеВ») были изданы посмертно. Последней книгой из этого ряда — и первой по хронологии описываемых в ней событий — и стал В«Витязь на распутьеВ», в котором Зимин поставил вопрос об альтернативе процессу централизации средневековой Руси вокруг Москвы — который в учебниках истории считается абсолютно естественным, обусловленным историческими закономерностями. Историк не только выразил сомнения по поводу этой В«естественностиВ», но и противопоставил московской несвободесвободолюбивые устремления жителей русского Севера (Галич, Вятка), на которых во время феодальной войны второй четверти XV века опирались галицкие князья — сын Дмитрия Донского Юрий и его сыновья. Книга историка стала ответом тем, кто считает, что Россия обречена на авторитаризм в связи с особенностями своего географического положения и исторического развития. Причем как тем, кто этим восторгается, так и впадающим в уныние.

Еще в 70-е годы Зимин видел опасность в смене идолов — с марксистских на традиционалистских. В одной из своих работ — разумеется, написанной В«в столВ», для себя, и поэтому предельно откровенно и эмоционально — он писал о том, как в неофициальных, разумеется, дискуссиях В«судорожно выдергиваются отдельные мысли и суждения из канувших в прошлое писателей или мыслителей конца XIX - начала XX в.В». О политиках, которые В«начинают толковать, что нужно народу — свобода или власть, В«доросВ» ли он для правового мироощущения или нетВ». Об антизападных тенденциях и о русофильской молодежи, бездумной поклоннице Бердяевых и Флоренских, которая В«не понимая их, практически может стать глашатаем смертиВ». Эти слова сохраняют актуальность и для нашего времени, когда депутаты и публицисты соперничают в демонстрации верности консервативным ценностям, за которыми нередко скрывается обычная реакция.

Итак, небольшой цикл из четырех статей о деятельности либералов в разные периоды отечественной истории завершен. Какие можно сделать выводы?

Первое — нет универсальных рецептов по поводу того, как действовать либерально мыслящему человеку в той или иной ситуации. Все зависит от конкретных обстоятельств, от особенностей тех вызовов, с которыми сталкиваются и общество в целом, и конкретные люди.

Второе — отсутствие рецептов В«на каждый случайВ» не означает невозможности формулирования общих принципов, которыми могут руководствоваться люди, принимая важные для себя решения. Это приоритет нравственного фактора над прагматическим, сохранение собственной идентичности — чтобы не было стыдно за свои слова и дела.

Третье — нет жесткого выбора — революция или реакция. Есть многочисленные эволюционные варианты, которые предпочтительнее потрясений и хаоса. Они существуют, даже если кажется, что их возможности уже полностью исчерпаны.

Четвертое — для либерала большую роль играет просвещение, которое позволяет В«достучатьсяВ» до людей, расширить их кругозор, показать альтернативные возможности, вступить с ними в диалог — очный или заочный — который всегда лучше, чем догматический монолог с трибуны.

И пятое. В истории России было немало примеров, когда страна, нащупывая собственный путь развития, шла в очередной тупик, нередко под бурные продолжительные аплодисменты. И каждый раз оказывались востребованы альтернативы такому курсу, основанные на встраивании России в мировой мейнстрим — разумеется, с учетом национальных особенностей, но без их абсолютизации. И чем позже такие альтернативы получали общественное признание, тем выше были издержки, связанные с упущенным временем и потерянными силами.

Автор — первый вице-президент Центра политических технологий

Фотография wikipedia.org