Помню, что мне трудно было подводить итоги 2013 года — было ощущение, что за тот год практически ничего не случилось, ну, разве что под самый конец Ходорковский вышел на свободу. А весь остальной год копилась какая-то тоскливая мгла, и даже выборы в Москве, Екатеринбурге, Петрозаводске и Ярославле как-то очень быстро в ней погасли, перестали чувствоваться, закапсулировались. 2014-й был совсем другой. Он был настолько бурным, что даже сочинская Олимпиада практически утонула в последующих событиях, которых было столько, что возникает прямо противоположная трудность — суметь обобщить хотя бы основное в одной колонке.

Для того чтобы попытаться это сделать, я рискну поместить события 2014-го в широкий исторический контекст, тем более что я согласен с концепцией, согласно которой мы продолжаем жить в мире, основные процессы развития которого детерминированы последствиями Первой мировой войны, начавшейся ровно веком раньше.

Одним из этих последствий было разрушение четырех империй, две из которых — австрийская и турецкая — более не пытались возродиться. Германская попыталась, и в основном та же самая коалиция, которая в 1918-м ее остановила, заставила немцев забыть о мировом и даже региональном господстве, достигаемым военным путем, навсегда. Российский имперский проект быстро трансформировался и возродился в виде СССР, но в 1991-м потерпел тяжелое поражение. Многим казалось, что это крах, но выяснилось, что есть люди, есть структуры и есть силы, рискнувшие попытаться взять реванш.

Параллели с гитлеровской Германией и ее попыткой реванша уже стали общим местом. Впрочем, они настолько очевидны, что видный теоретик путинской вертикали не стал отрицать, что Путин напоминает Гитлера, а принялся доказывать, что поначалу Гитлер был вполне себе хорош. В таком случае выходит, что даже часть вполне себе интеллектуально состоявшихся апологетов агрессивной политики путинского режима признает, что мы имеем дело с попыткой имперского реванща, исторически аналогичного гитлеровскому. Причем это последний возможный вариант возможного реванша, потому что за минувшие сто лет все империи, участвовавшие в Первой мировой, а также и во Второй, фактически перестали существовать, даже те, которые дважды были в составе победоносных коалиций. Последней была лишена имперских иллюзий Сербия, оставшаяся через сто лет практически в тех же границах, которые у нее и были на момент выстрелов в Сараево.

Таким образом, мы имеем дело с попыткой возрождения не просто российского имперского проекта, но имперской идеи и имперской политики как явления. Есть ли у Путина и, к сожалению, возглавляемой им России шансы на успех? Удастся ли фактически повернуть историю вспять, по большому счету, сделать то, что еще никому не удавалось? Казалось бы, ресурсы для противостояния совокупному Западу настолько недостаточны, что по этому параметру сравнения с Гитлером и Германией 30-х — роскошный комплимент. И есть лишь два фактора, которые позволяют новому В«великому диктаторуВ» шантажировать вчерашних партнеров по В«восьмеркеВ» и В«двадцаткеВ» — это пренебрежительное отношение к жизни, которое свойственно и ему, и его подданным, и надежда на гарантированную ядерную ничью. В сущности, из Верхней Вольты с ракетами страна трансформировалась в Северную Корею с углеводородами. Но как оружие углеводороды сработать не смогли.

Судя по всему, воевать с Россией Запад не собирается, а первым развязать мировую войну, особенно ядерную, решиться очень трудно. Думаю, что ошибка была именно в этом: правильно предполагая, что Запад не применит военную силу, в то же время не ожидали, что тот может пойти на потерю части прибылей, вводя значимые и длительные экономиеские санкции. В совокупности с санкциями на импорт продовольствия, наложенными на Россию ее собственным президентом, получается даже хуже, чем было в саддамовском Ираке — не просто нефть в обмен на продовольствие, но нефть и газ в обмен на дорогое и не лучшего качества продовольствие. Да еще и ситуация с курсом национальной валюты, обернувшаяся для многих россиян новым занавесом — теперь не железным, а, в соответствии с ироничным названием рубля, деревянным.

Ясно, что все эти обстоятельства по логике должны радикализовать и сплотить оппозицию. Когда российские революционеры в 1905-м и 1914-м желали поражения собственному правительству, они делали это, в общем-то, из своекорыстных целей, стремясь прийти к власти. Тогда Россия была не лучше, но и не хуже своих военных противников, и победа Японии или Срединных империй была выгодна им самим да российским левым экстремистам. Сейчас ситуация качественно иная, путинская Россия является явным агрессором, при этом она напала на мирную страну, вся вина которой — нежелание жить под властью путинских же подельников и подручных. Но противостояние агрессии с твердых антиимперских позиций выбрала, судя по всему, сравнительно небольшая часть российской оппозиции. Более того, существенная ее часть, вслед за очень заметными лидерами и вместе с ними, фактически в той или иной форме поддержала путинский аннексионизм. И это, мне кажется, в огромной мере лишает Россию шансов на то, чтобы вновь попытаться войти в русло цивилизации в сколько-нибудь обозримой перспективе.

Фактически можно утверждать, что в России просто не нашлось именно политической оппозиции как сколько-нибудь заметного и массового явления. Та платформа, на которой смогли как-то совместить свои взгляды противники путинской политики, является не политической, а пацифистской и правозащитной. Сами по себе эти позиции в высшей степени благородны, вот только для формирования программы и инструментов политического действия их, как правило, совершенно недостаточно.

Что говорить, жаль, конечно, что многие из вчерашних, точнее, прошлогодних противников режима в ситуации жесткого размежевания присоединились к большинству (в политическом, разумеется, смысле), но это явление, пожалуй, уже привычное. Число недовольных может вырасти достаточно быстро, а недовольные превратятся в несогласных еще быстрее. Вот только совсем плохо, если объективный наблюдатель вынужден будет констатировать, как некогда Евтушенко, В«понимаю я, чего не надо им, а чего им надо, не поймуВ». И если жесткая, радикальная и непримиримо-бескомпромиссная программа хотя бы первых шагов окончательно уже необходимой трансформации страны не будет сформулирована в самое короткое время, то неминуемый крах ожидает не только российский имперский проект, но и самое Россию. Ведь та развилка, на которой стоит Россия сейчас, с большой долей вероятности является последней. И один из ближайших годов будет велик и страшен.