Начну издалека. Осенью еще 2015 года у меня дома сгорел старый телевизор. По некоторым причинам он был мне особенно дорог, хотя я смотрел по нему только спорт. Но после того как телек сгорел, я вдруг вздохнул с облегчением. Как будто отключил себя от какого-то нехорошего источника. И жил так некоторое время, пока коллеги из В«Открытой РоссииВ» не попросили меня раз в неделю посматривать на перлы нашей телепропаганды.

И я, перекрестившись, вооружившись оберегами и повязав на руку красную нить, начал раз в неделю смотреть Киселева, Соловьева, Пушкова, Зейналову… Уфф! Коллега Яковенко не даст соврать – за такую работенку надо молоко давать и печенье.

И вот весь год я смотрел то в телевизор, то в окно. И обнаружил некоторую проблему с подведением итогов года. А какие, собственно, это итоги? Ведь у тех, кто смотрит напропалую телевизор, и у тех, кто бежит от него, как от чумы, и итоги разные и год неодинаковый. И это важная примета нашего времени. Если прежде я был уверен в том, что имеющий глаза и хоть какие-то мозги человек не может, как баран, верить всему, что ему запихивают в башку – просто потому, что его глаза говорят ему другое, то теперь я знаю, что человеческие массы готовы верить пропаганде больше, чем самим себе.

Чем жили обычные россияне в этот год? Они жили Сирией! Они переживали за Алеппо, как в прошлом году переживали за Донбасс. С Сирии новости начинались, ею продолжались и часто ею же заканчивались. Про Сирию говорили в метро и в очередях. Заместительная терапия давала удивительные результаты. Люди перестали думать и говорить о собственной стране и ее проблемах. Перестали интересоваться своей жизнью и зажили жизнью какого-то далекого, непонятного народа.

В принципе нечто подобное было и прежде, когда мы лили слезы из-за ЛНР и ДНР. Но там-то хотя бы был В«Русский мирВ», был Крым! А в Сирии мы переживали вообще непонятно за что и за кого. Ежедневно нам докладывали об уничтожении тысяч и тысяч боевиков-террористов, а война не кончалась, и ничего на этой войне особенно не менялось.

Дали концерт в Пальмире, и всех за концерт наградили как солдат, а потом Пальмиру спокойно отбили у нас обратно. Но мы готовили уже новый концерт – в Алеппо, который не состоялся по известным всем трагическим причинам. И наши потери на сирийской войне вообще-то уже довольно велики. И тяжелы морально. Потому что и гибель посла, и гибель ансамбля, и гибель Елизаветы Глинки – это больше, чем арифметические единицы смерти.

Другой большой темой года была Америка. И в этой теме вылезли все наши комплексы и страхи. Провозглашая себя державой не менее великой, мы с болезненным любопытством следили за выборами в Штатах, словно наша судьба зависела от них не меньше, чем судьба американцев. Да не просто не меньше, а словно бы даже больше! Мы уверовали в то, что на этих выборах есть плохой кандидат, точнее, кандидатка, и кандидат хороший — наш, Дональд. И когда он выиграл, стали так унизительно ликовать, что сразу стало понятно, какая держава сверх-, а какая так, промежду прочим. Маршрутки, на которых раньше рисовали обамачмо, стали бесплатно возить тех, кто с портретом Трампа.

Наши собственные выборы в нашу собственную Думу не удостоились и десятой доли того внимания, какое получили выборы в США. И когда после объявления их итогов на Первом канале устроили телемарафон, восемь, кажется, часов подряд обсуждая победу Трампа в прямом эфире, я ощутил себя гражданином банановой республики.

По итогам года народ уверен в том, что в мире все повернулось в нашу пользу. Что в Штатах победил друг Путина, что Европа дышит на ладан, что ближайшие выборы на континенте приведут к триумфу пророссийских лидеров, что санкции вот-вот отменят, что нефть обратно подорожает и все будет как прежде и даже лучше.

Про Украину при этом не то чтобы забыли, но говорили намного реже, чем раньше. Проект Донбасса потихоньку сворачивается, тем более что Сирия сейчас гораздо интереснее.

Вот примерно так россияне и провели этот год. Жили в России, а думали обо всем, кроме России.

Если же посмотреть на жизнь эту трезво, без помощи голубого экрана, то вспоминаются времена перед Болотной. Когда общественная жизнь утонула в какой-то рутине, апатии, унынии. Кажется, что за год вовсе не случилось ничего судьбоносного.

Невозможно сказать, по каким параметрам мы стали жить лучше или хотя бы веселее. Медицина, пенсии, культура, свобода прессы, просто свобода — везде становилось только мрачнее и удушливее. Побеждали даже не силы реакции, а какой-то абсурд во всем.

Еще больше лжи, еще больше воровства. Еще больше денег у тех, кто приближен к Телу, и еще меньше их у всех остальных.

Но чувства, что струна натянулась и вот-вот лопнет, не возникало. Народ наш терпелив сверх всякой меры. Готов смириться с бедностью, с бесправием, с тем, что ему заткнули рот – смириться вообще со всем. Мы можем затягивать пояса до тех, пока талия не исчезнет вовсе. Никакие испытания не покажутся нам тяжелыми и непреодолимыми.

Это что-то генетическое. Со времен Ивана Грозного, крепостничества, революции, Сталина. Стерпим все и еще похлопаем от радости. Неслучайно именно теперь расцвела вся эта ересь с памятниками Грозному и Сталину, с князем Владимиром и православными кликушами. Мазохизм торжествует в нас ежедневно, и я не вижу причин думать, что в 2017 году что-то изменится.

Хотя столетние параллели и напрашиваются. Но уж больно безрадостные это параллели, и перемены эти будут не из тех, которых ждешь с восторгом.