О В«кладбищенскомВ» патриотизме посткрымской России

В«Русская веснаВ» родила новую Россию с совершенно неожиданными идеологическими проектами. Сталин при жизни при всей своей фантастической власти все же не решился сделать то, что сделал В«великий МаоВ» – создать собрание своих изречений и навязать его стране как некое подобие Священного писания. А в новой России, рожденной В«КрымнашимВ», популярный в стране В«Изборский клубВ» Александра Проханова полагает, что без издания и распространения, особенно среди молодежи, В«политического букваря, где были бы собраны ключевые сталинские цитатыВ», мы никогда не достигнем нужной нам В«мобилизации русского народаВ», выживания в современном мире. И самое поразительное, что некоторые авторитетные историки, к примеру, Андрей Фурсов, не только поддерживают этот проект издания В«сталинского букваряВ», но и считают, что без преодоления характерного для последних десятилетий негативного отношения к Сталину мы не сможем сохранить, воссоздать все, на чем держится Россия. Русскость, с его точки зрения, сегодня определяется позитивным отношением к Сталину и, соответственно, к его победам. А тот, кто продолжает В«ненавидеть СталинаВ», говорит в интервью газете В«ЗавтраВ» Андрей Фурсов, тот на самом деле несет в своей душе не столько неприятие вождя народов, сколько В«ненависть к исторической РоссииВ» (В«Сталинский букварь. 5 марта – день памяти Иосифа СталинаВ», газета В«ЗавтраВ», № 8, 2018 г.).

Вот такая история. Такого еще не было ни в советское время, ни в посткоммунистической России. Русскость, самое святое, что у нас есть, напрямую связывается с именем руководителя страны, на совести которого муки и страдания, смерть миллионов людей. И Андрея Фурсова как ученого не смущает, что он таким образом выводит за границы русскости всех выдающихся представителей национальной культуры, оказавшихся в эмиграции, для которых, как для Ивана Бунина, Николая Бердяева, Семена Франка, сталинизм олицетворял прежде всего В«жестокое насилиеВ», В«палачествоВ», В«неслыханную тираниюВ» над русским народом. Надо называть вещи своими именами. По сути модные ныне попытки жестко связать русскость с именем Сталина означают откровенное предательство и по отношению ко всей великой русской культуре, и по отношению к своему собственному народу.

И мне думается, что нам пора осознать, чем на самом деле грозит России и духовному здоровью русского народа отказ от осуждения на государственном уровне преступлений против человечности, совершенных большевиками и прежде всего Сталиным. Вместо русской философии сострадания к болям и мукам человека, даже маленького человека, вместо философии самоценности каждой человеческой жизни, философии В«БесовВ» Федора Достоевского нам сегодня предлагают какой-то В«кладбищенский патриотизмВ», связывающий величие вождя с его способностью идти на апокалипсические жертвы во имя своих целей, пристрастий своей больной души. Сегодня проблема страшной человеческой цены достижений В«державникаВ» Сталина нарочито отодвигается на задний план. И при этом сегодня в рамках В«кладбищенского патриотизмаВ» отрицание ценности человеческой жизни сочетается с откровенной ненавистью к правде, ненавистью к тем деятелям культуры, которые имели мужество говорить вслух о цене наших побед в Великой Отечественной войне. В рамках В«кладбищенского патриотизмаВ» В«Изборского клубаВ» фронтовик Виктор Астафьев со своим рассказом о страшной цене нашей действительно В«великой победыВ» 9 мая, был бы сегодня объявлен В«государственным преступникомВ». В«Советская военщина, – писал Виктор Астафьев, – самая оголтелая, самая трусливая, самая подлая, самая тупая из всех, какие были до нее на свете. Это она В«победилаВ» 1:10! Это она бросала наш народ, как солому в огонь – и России не стало, нет и русского народа… Сколько потеряли народа в войну-то? Знаете ведь и помните. Страшно назвать истинную цифру, правда? Если назвать, то вместо парадного картуза надо надевать схиму, становиться в День Победы на колени посреди России и просить у своего народа прощение за бездарно В«выиграннуюВ» войну, в которой врага завалили трупами, утопили в русской кровиВ».

Конечно, крик души солдата войны Виктора Астафьева тоже несет в себе какую-то крайность. Были и военачальники, как Рокоссовский, которые берегли русского солдата. Но обратите внимание: Валентин Распутин незадолго перед смертью в своем выступлении на Всемирном русском соборе говорил о том, что после коллективизации и нашей победы в Великой Отечественной войне от русского народа мало что осталось. Друзья моего дяди, маминого брата, инвалида войны, с которым я прожил значительную часть своего детства и отрочества в одной комнате, кровать в кровать, о войне говорили то же самое, что и Виктор Астафьев.

И, на мой взгляд, опасность для духовного здоровья нации идет не столько от тех, кто, как идеологи В«Изборского клубаВ», предлагают наводнить новую Россию цитатниками Сталина, сколько от радикальных перемен в самом сознании значительной части населения современной России. Ведь на самом деле проекты газеты В«ЗавтраВ» – это уже не фантазия, а отражение реального запроса, идущего снизу. Если действительно, о чем говорят социологи, более 70% российской молодежи от 18 до 24 лет В«положительно относятся к фигуре СталинаВ», то почему не издать, по крайней мере, для них, цитатник так любимого ими вождя? Правда, от которой мы отворачиваемся, состоит в том, что отрицание самоценности человеческой жизни, поразительное равнодушие к гибели других, своих соотечественников и даже своих предков, стало ядром сознания подавляющей части населения страны. Сегодня как никогда много россиян, которые убеждены, что массовые жертвы допустимы ради достижения целей, которые видятся им великими. Если еще в В«нулевыеВ», в 2007 – 2011 годы только от 27 до 34% россиян считали, что жертвы, понесенные русским народом во время правления Сталина, оправданы, то сегодня – уже половина населения.

Если смотреть на эти перемены в сознании населения нынешней России за последние 5 – 6 лет, особенно в последние годы, в рамках цивилизационных координат, то есть основания сказать, что посткрымская Россия ускоренными темпами порывает с основными ценностями европейского христианского гуманизма и выросшей на этой основе русской культуры. И, наверное, это не случайно. Наша, начатая во время Перестройки, попытка стать неотъемлемой частью современной европейской цивилизации, не удалась. Мы опять, как в советское время, вне Европы, вне основных трендов цивилизационного развития. Мы на самом деле движемся не столько к величию В«государственного суверенитетаВ», сколько к какой-то недочеловечности. Отсюда и наше, шокирующее весь мир поклонение палачу Сталину. С русским человеком происходит что-то страшное. Если, как рассказывал Александр Герцен в романе В«Былое и думыВ», В«пять виселицВ» Николая I в Петербурге, В«казнь Пестеля и его товарищейВ» воспринималась дворянской Россией как В«страшная новостьВ», как В«страшная вестьВ», как нечто немыслимое, то сегодня, без малого 200 лет спустя, люди, все еще называющие себя русскими, люди образованные, грамотные, как правило, считающие себя православными, уверены, что Сталин имел право убивать миллионы людей во имя, как говорит тот же Андрей Фурсов, строительства В«красной империиВ». Кстати, и любимый гость В«Эха МосквыВ» Максим Шевченко (правда, теперь он уже не православный, а мусульманин) тоже считает, что В«большой террорВ» Сталина с его миллионными жертвами нельзя осуждать, ибо он был условием создания В«русской революционной нацииВ». Вы можете себе представить европейскую нацию, которая бы любила своего руководителя за то, что он ее систематически уничтожал, уничтожал, прежде всего, ее выдающихся представителей, ее цвет? Такой нации на свете нет. А мы можем, ибо с каждым днем, ускоренными темпами, с весны 2014 года мы уходим не просто из Европы, а из самого важного, что есть в европейской культуре, мы уходим от сознания самоценности и неповторимости каждой человеческой жизни.

Читатель, конечно, догадался, к чему я клоню. За нынешним массовым отказом половины населения России видеть за большим террором Сталина преступление стоит, прежде всего, наше нынешнее В«Россия не ЕвропаВ», наше наплевательское отношение к тому, что думает о нас современный Запад. Рискну утверждать, что, встав в 2014 году на путь самоизоляции от современного Запада, мы тем самым встали на путь расчеловечивания. Россия за последнюю четверть века не просто не сумела стать органической частью Западной Европы, а объявила себя врагом сложившегося миропорядка. И, наверное, правы те, кто считает, что корень проблемы не столько в Крыме, в Донбассе, сколько в том, что наше понимание русскости как абсолютного суверенитета вошло в глубинное противоречие с реалиями современной глобальной цивилизации.

Я думаю, уже сегодня, и это видно на примере массового, принципиального отхода многих людей в России от совести и морали при оценке эпохи Сталина, становятся видны духовные последствия нашего превращения России в осажденную со всех сторон врагами суверенную крепость. Кстати, никогда в своей истории Россия не была так одинока, как сегодня. Во времена В«холодной войныВ» у СССР хотя бы были какие-то союзники, страны Варшавского договора. Сегодня мы одни и не можем рассчитывать ни на кого, тем более на хитроватый, самодовольный Китай, который смотрит на нас со своего китайского свысока.

Нетрудно доказать, что реабилитация Сталина неизбежно идет от тотальной милитаризации сознания как следствия жизни в осажденной крепости. Раз война является главной ценностью, и для нас победа в наших нынешних войнах является главной целью, то не может быть и речи о ценности человеческой жизни. Не случайно мы проявляем поразительное равнодушие к гибели людей во время различного рода катастроф, связанных с нашим участием в войне в Сирии. Раз мы помогли осаду победить, то и нет необходимости сожалеть о погибших. Язык войны, тема войны стали доминирующими на нашем телевидении. Хоккеисты, как мы говорим, побеждают на Олимпиаде в Пхенчане В«как на войнеВ», танцоры на льду, по словам той же Тарасовой, тоже побеждают В«как на войнеВ», Послание Федеральному собранию уже невозможно без В«мультиковВ» о сверхсовременном российском оружии. Милитаризация сознания ведет не только к угасанию всего, на чем держится мораль, но и к примитивизации мышления. Никогда в России люди, называющие себя патриотами, не мыслили так грубо, вульгарно, как сейчас. Так называемый патриотизм порождает абсурд за абсурдом. И, наверное, потому что наш выбор судьбы осажденной крепости в глобальном мире тоже был абсурдом. Патриотизм, рожденный осажденной крепостью, несовместим с правдой. Только человек, живущий мифами, может спокойно относиться к гибели людей. Правда, я не думаю, что нынешние патриоты уж очень готовы к собственной гибели. Но милитаризация сознания ведет к упрощению социальной структуры, социальной жизни, к стимулированию агрессии, к стимулированию всего того, что мешает думать, мешает видеть правду о себе и других. Кстати, милитаризация сознания очень выгодна власти. Милитаризация сознания закрывает глаза на очевидные ошибки и просчеты, правда, до поры до времени.

И здесь для любого, кто всерьез задумывается о будущем своей родины, о будущем России, встают вопросы, которые почему-то до сих пор остаются вне нашего внимания: а можно ли было посткоммунистической России избежать тупика нынешнего великодержавного самолюбия? И, самое главное: что останется от России и от русскости, если, как говорят серьезные специалисты, антагонизм с США, в том числе и военный, надолго, по крайней мере, на ближайшее десятилетие. Не надо забывать, что для американской политической элиты противостояние с Россией уже стало делом совести, как бы моральным вызовом. Все это уж очень серьезно. Можем ли мы, русские, жить по-другому, без нарочитого противопоставления себя Западу и западным ценностям?

Фото:В Россия. Санкт-Петербург. Оклейка маршрутного такси плакатами с изображением Сталина. Фото ИТАР-ТАСС/ Интерпресс/ Илья Выдревич