Праздник 7 ноября легко было отменить. Еще до его официальной отмены он стал корпоративным праздником КПРФ, влияние которой резко уменьшилось по сравнению с 1990-ми годами. Обычные же россияне использовали этот выходной для того, чтобы отдохнуть с семьей дома или завершить дачный сезон, приготовив фазенду к зиме. Это с равным успехом можно делать и 7-го, и 4 ноября.

Отмена праздника 7 ноября оправданна. Этот день стал символом трагического раскола российского общества. Много и справедливо написано о массовом терроре, который стал следствием революции. Сейчас нередко масштаб этого террора преуменьшают, считая его жертвами только расстрелянных и при этом реабилитированных. А то и ставится под сомнение сама процедура реабилитации, хотя никакого автоматического пересмотра приговоров не было — следователи заново допрашивали свидетелей и изучали фальсифицированные дела. Нередко уравнивается красный и белый террор, хотя последний был направлен против конкретных противников белого движения, а первый — против целых социальных групп, которые априори считались нелояльными.

Причем о полезности репрессий рассуждают люди, которые были бы искренне возмущены, если бы их хотя бы на один день выдернули из уютной квартиры и отправили без всякой причины провести ночь в полицейском отделении. Но эти же люди не считают жертвой репрессий крестьянина, у которого отобрали все имущество и уморили в ссылке (а всего только во время коллективизации пострадали 4 миллиона человек). Или священника, лишенного всех прав и средств к существованию и умершего от голода. Или офицера, которому В«посчастливилосьВ» остаться в живых после операции В«ВеснаВ», пережить заключение и быть выпущенным на свободу смертельно больным. Революция — это сломанные человеческие судьбы, что нельзя исправить никакими реабилитациями.

Но не стоит забывать и о другом. Самое простое — обвинить в случившемся кучку заговорщиков, которые были наняты германским Генштабом (это столь же нелепо, как и представление о том, что другой Генштаб, австро-венгерский, придумал Украину). Да, круг соратников Ленина был невелик, но не стоит забывать, что большевиков поддержала немалая часть общества. Не большинство — выборы в Учредительное собрание они проиграли, да и то, что всеобщее избирательное право вернули лишь в 1936 году, показывает, что у большевиков не было иллюзий по поводу одобрения их политики. И все же немало россиян, крещенных в церкви и учившихся Закону Божьему, были на стороне тех, кто агрессивно отвергал религию и преследовал духовенство. Либо индифферентно относились к закрытию храмов и гибели пастырей. Расстрел царской семьи был воспринят в обществе спокойно, хотя речь шла о недавнем самодержце, портреты которого висели во всех присутственных местах и за которого на каждой литургии молились в церкви. За внешним почитанием государя и церкви скрывалась разнообразная гамма чувств — от ненависти до равнодушия.

Можно вспомнить еще об одной важной теме. Сейчас во многом с подачи Никиты Михалкова существует почитание Александра III, который выглядит мощным символом самодержавия. А целый ряд авторов — от великого Солженицына до безвестных эпигонов — клеймили либералов и элиту, предавших его сына и невольно способствовавших приходу к власти большевиков. Другие голоса звучат куда глуше. Голоса тех, кто обращает внимание на то, что В«подмораживаниеВ» России, драматический разрыв между экономической модернизацией и политическим застоем стали одной из главных причин кризиса монархии. А архаизация во время правления Николая II, искренне увлеченного традициями XVII столетия, никак не могла способствовать решению многочисленных проблем, стоявших перед страной, — зато поддерживала иллюзию любви народа к государю. И никто из оппозиционеров не сделал для дискредитации монархии больше, чем Распутин — как бы сейчас из него ни делали святого старца в фильмах и публикациях.

Большевики, в свою очередь, предложили людям возможность вертикальной мобильности, запустили социальные лифты. Ускоренная ликвидация неграмотности носила идеологизированный характер (детей и взрослых с самого начала учили коммунистическим догмам), но стала ответом на реальный вызов, с которым не справилась предыдущая власть. План всеобщего обучения стали разрабатывать при царе только после русско-японской войны, которая показала несоответствие призывников задачам современной армии. До этого образование стремились ограничивать церковно-приходскими школами, а социальный состав гимназистов пытались регулировать (впрочем, не всегда успешно — жизнь брала свое) печально знаменитым циркуляром о В«кухаркиных детяхВ», принятым при том же Александре III.

То же самое относится к знаменитому плану электрификации, который был разработан профессионалами, трудившимися над аналогичными проектами еще в царское время. Но тогда они не были в числе приоритетов — план государственной поддержки экономического роста был одобрен только за несколько месяцев до начала Первой мировой войны усилиями министров Кривошеина и Барка. Слишком поздно — а история не прощает опоздавших.

И последнее. Террор большевиков осужден многочисленными российскими официальными лицами. Но парадокс заключается в том, что выступившие с оружием в руках против этого террора продолжают официально считаться нарушителями закона (хотя сами же большевики упразднили все законодательство, а на время Гражданской войны заменили законы на произвол, именовавшийся В«революционной законностьюВ»). Ленин, Троцкий и Сталин не признаны преступниками, тогда как Колчак официально остается таковым. Воспитанные в советских традициях ветераны Вооруженных сил требуют снять мемориальную доску Каппелю, открытую в Ульяновске, — и им идут навстречу, чтобы не обижать отставников.

Можно отменить праздник 7 ноября, но советская традиция, связанная с оправданием произвола, совершавшегося во имя В«светлого будущегоВ», куда более живуча, хотя постепенно и уходит в историю.

Автор — первый вице-президент Центра политических технологий

Фото:В Михаил Джапаридзе/ТАСС