Слабость или сила?
Между этими событиями нет никакой связи, кроме того, что произошли они практически одновременно. В минувшее воскресенье все так называемые аналитические программы на родном телевидении обсуждали новый подход к правам человека, заявленный Всемирным русским народным собором. Смысл этого подхода в том, что права человека не являются в российском случае абсолютной ценностью. Они, мол, не более, чем инструмент, коим прогнивший Запад пользуется неразумно, а Россия и вовсе пользоваться пока что не научилась. И вот в воскресенье с познеровских «Времен» в соловьевский «Воскресный вечер» кочевал кинорежиссер Андрон Михалков-Кончаловский. Он вещал, что российский народ в силу особенностей исторического развития, объясняющегося разделением христианской церкви, до свободы не дозрел. Русский народ по сию пору нуждается в царе, пусть даже его будут звать Владимир Путин (не только тонкое, но и, заметим, чрезвычайно своевременное замечание). Ну не весь народ, разумеется. Лично правнук Василия Сурикова и сын дважды автора государственного гимна уже способен разумно пользоваться свободами, но вот все прочее народонаселение – никак. И единственное, что может держать россиян в рамках приличий, так это страх. Неважно страх божий или перед очередным Лаврентием Павловичем.
А на следующий день президент Франции Жак Ширак взял и отменил уже подписанный им самим закон о «договоре первого найма». Тот самый, из-за которого уже месяц Париж, Лион, другие университетские города сотрясали многотысячные студенческие демонстрации. Все уважаемые мной либеральные эксперты в один голос утверждали: закон правильный. То, что предприниматель не мог уволить молодого бездельника в течение нескольких лет, обернулось застоем в экономике страны. Кто-то должен был принять решение, которое прекратило бы этот общенациональный собес. Однако значительной части народа это решение, за которое проголосовал парламент и которое подписал президент, показалось несправедливым. И эта часть народа (вероятно, меньшинство) не стала дожидаться очередных парламентских и президентских выборов и немедленно заявила о своем решительном несогласии. Молодежь блокировала университеты и даже устроила погром в Сорбонне, парализовала железнодорожное сообщение. Она не имела на это никаких оснований, но ее поддержали профсоюзы. И вот после нескольких недель противостояния высшая французская власть отступила. Президент пообещал изменить закон.
В России из этой истории могут сделать самые разные выводы. Представители новой отечественной элиты, лелеющие в себе воспоминания о ленинградском дворовом детстве, просто решат, что Ширак – слабак. Наш-то, хоть тебе Норд-Ост, хоть Беслан, никогда решений не отменяет. Сказал мочить, значит, мочить. Ну а если кто еще под руку попался, так это его проблемы. Лес рубят, жизни летят. И своих пацанов, вроде Патрушева и Нургалиева, не сдает. Профессиональные борцы с «оранжевыми революциями» заведут разговор об опасности охлократии, и угрозе, исходящей от тех, кто вышел на площадь и навязывает свою волю тихому большинству.
На мой взгляд, все дело в некоем общественном договоре. Французская бюрократия, о цинизме и коварстве которой написаны тонны книг и сняты километры обличающих кинолент, отлично сознает пределы своего могущества. Предел этот называется выборами. Все участники процесса сходятся в одном: придет день выборов, и те, кто митинговал, явятся, чтобы проголосовать. И их выбор никто не рискнет подтасовать или оспорить. Как раз поэтому Ширак пытается услышать будущего зов и отказывается от непопулярного закона.
При этом французские митингующие, которые откровенно нарушали общественный порядок, твердо знали: ничего страшнее задержания на пару часов им не грозит. Потому что самые прожженные французские политиканы и самые циничные французские чиновники твердо уверены в праве народа на протест. Более того, чтобы выжить, остаться на плаву, они вынуждены прислушиваться к этому протесту.
А теперь вернемся к тому, сможет ли весь российский народ, а не только чрезвычайно продвинутая семья Михалковых, разумно воспользоваться правами и свободами. Подозреваю, что сможет. Только вот для этого у него, народа, должна быть уверенность, что в назначенный день он может законным образом сменить власть. И что никакой Центризбирком не сможет подправить народное волеизъявление. Согласитесь, у него, нашего народа, еще не разу не было возможности в этом убедиться. Он должен знать, что, выйдя на мирный митинг, люди не нарвутся на посланный начальством ОМОН, который будет бить и калечить. Народ должен быть уверен, что нескольким мальчикам и девочкам не впаяют тюремный срок за захват одной комнаты в приемной Администрации президента. Одним словом, народ должен почувствовать свою свободу, поверить в нее, понять ее возможности. Если же он полагает, что свободу получил понарошку, он промолчит, услышав хамство начальника, проголосует как было велено – за «Единую Россию». Но если люди не могут выразить свое недовольство на выборах, если выйти с протестом на улицы – рискованно, значит, когда станет невтерпеж, рванет так, что мало не покажется.
Обсудить "Слабость или сила?" на форумеА на следующий день президент Франции Жак Ширак взял и отменил уже подписанный им самим закон о «договоре первого найма». Тот самый, из-за которого уже месяц Париж, Лион, другие университетские города сотрясали многотысячные студенческие демонстрации. Все уважаемые мной либеральные эксперты в один голос утверждали: закон правильный. То, что предприниматель не мог уволить молодого бездельника в течение нескольких лет, обернулось застоем в экономике страны. Кто-то должен был принять решение, которое прекратило бы этот общенациональный собес. Однако значительной части народа это решение, за которое проголосовал парламент и которое подписал президент, показалось несправедливым. И эта часть народа (вероятно, меньшинство) не стала дожидаться очередных парламентских и президентских выборов и немедленно заявила о своем решительном несогласии. Молодежь блокировала университеты и даже устроила погром в Сорбонне, парализовала железнодорожное сообщение. Она не имела на это никаких оснований, но ее поддержали профсоюзы. И вот после нескольких недель противостояния высшая французская власть отступила. Президент пообещал изменить закон.
В России из этой истории могут сделать самые разные выводы. Представители новой отечественной элиты, лелеющие в себе воспоминания о ленинградском дворовом детстве, просто решат, что Ширак – слабак. Наш-то, хоть тебе Норд-Ост, хоть Беслан, никогда решений не отменяет. Сказал мочить, значит, мочить. Ну а если кто еще под руку попался, так это его проблемы. Лес рубят, жизни летят. И своих пацанов, вроде Патрушева и Нургалиева, не сдает. Профессиональные борцы с «оранжевыми революциями» заведут разговор об опасности охлократии, и угрозе, исходящей от тех, кто вышел на площадь и навязывает свою волю тихому большинству.
На мой взгляд, все дело в некоем общественном договоре. Французская бюрократия, о цинизме и коварстве которой написаны тонны книг и сняты километры обличающих кинолент, отлично сознает пределы своего могущества. Предел этот называется выборами. Все участники процесса сходятся в одном: придет день выборов, и те, кто митинговал, явятся, чтобы проголосовать. И их выбор никто не рискнет подтасовать или оспорить. Как раз поэтому Ширак пытается услышать будущего зов и отказывается от непопулярного закона.
При этом французские митингующие, которые откровенно нарушали общественный порядок, твердо знали: ничего страшнее задержания на пару часов им не грозит. Потому что самые прожженные французские политиканы и самые циничные французские чиновники твердо уверены в праве народа на протест. Более того, чтобы выжить, остаться на плаву, они вынуждены прислушиваться к этому протесту.
А теперь вернемся к тому, сможет ли весь российский народ, а не только чрезвычайно продвинутая семья Михалковых, разумно воспользоваться правами и свободами. Подозреваю, что сможет. Только вот для этого у него, народа, должна быть уверенность, что в назначенный день он может законным образом сменить власть. И что никакой Центризбирком не сможет подправить народное волеизъявление. Согласитесь, у него, нашего народа, еще не разу не было возможности в этом убедиться. Он должен знать, что, выйдя на мирный митинг, люди не нарвутся на посланный начальством ОМОН, который будет бить и калечить. Народ должен быть уверен, что нескольким мальчикам и девочкам не впаяют тюремный срок за захват одной комнаты в приемной Администрации президента. Одним словом, народ должен почувствовать свою свободу, поверить в нее, понять ее возможности. Если же он полагает, что свободу получил понарошку, он промолчит, услышав хамство начальника, проголосует как было велено – за «Единую Россию». Но если люди не могут выразить свое недовольство на выборах, если выйти с протестом на улицы – рискованно, значит, когда станет невтерпеж, рванет так, что мало не покажется.