Вино-водочное дежа вю
В последние дни, заходя в продовольственный магазин, находящийся в моем доме, я обратил внимание на постоянное убывание винно-водочной продукции на полках. Свободное место заполнялось чем угодно – от пивных бутылок до двухлитровых емкостей с моей любимой Bonaqua сильногазированной (просьба это утверждение не считать рекламой). К субботнему вечеру винный ассортимент окончательно стал напоминать советские, причем догорбачевские времена – несколько бутылок неувядаемых «трех семерок». Пропало и шампанское – исключая итальянское за 580 рублей, которое явно не по карману жителям не самого богатого московского района Перово.
Разумеется, в лучших традициях «теории заговора» обвиняют пивных магнатов, которые берут реванш за недавний закон о пивной рекламе. Понятно, что пивовары чувствуют себя неплохо – их продукция, как уже отмечалось, замещает более крепкий алкоголь. Однако столь масштабный заговор маловероятен – хотя бы потому, что российская история дает массу примеров впечатляющего головотяпства. И неясно, почему нынешние события должны быть исключением.
История со стремительно исчезающими с прилавков магазинов спиртными напитками возрождает в памяти события более чем пятнадцатилетней давности. Тогда кто-то очень умный распорядился одновременно остановить на реконструкцию 16 из 24 табачных фабрик в стране. И это в ситуации, когда болгары, у которых тоже разваливался социализм, сократили поставки сигарет на советский рынок. В результате жители крупных городов вышли на улицы – начались «табачные бунты».
Никто не хотел просчитывать последствия закрытия фабрик. Никто не думал о том, что традиционно аккуратные зарубежные партнеры могут изменить свое поведение ввиду изменившейся политической ситуации. В результате произошел масштабный провал, который дискредитировал и коммунистов (правивших на федеральном уровне), и демократов (Москвой, напомним, тогда управлял только что избранный Гавриил Попов). Непродуманные решения привели к серьезным политическим последствиям.
Похоже, что эта история ничему не научила современных государственных людей. Вначале свой относительно скромный вклад в опустошение прилавков внес главный санитарный врач Онищенко, объявивший крестовый поход против грузинских и молдавских вин. Понятно, что речь идет о большой политике, но чем же виноваты российские бизнесмены, которые закупили спиртное у грузин? Подданные Михаила Саакашвили и Владимира Воронина свои деньги по этим контрактам уже получили, а вот россиянам пришлось терпеть убытки. А они, между прочим, люди политически лояльные, в НАТО своими торговыми коллективами вступать не собираются, Приднестровье или Абхазию с Южной Осетией завоевывать не намерены.
Занятно, что социология свидетельствует о поддержке данных действий со стороны россиян, одна часть которых искренне верит в то, что российские власти руководствуются только заботой об их здоровье, а другая часть считает, что самоутверждение на постсоветском пространстве важнее, чем сокращение алкогольного ассортимента. Действительно, остались ведь российские и украинские вина (не говоря уже о более дорогих западноевропейских или все еще достаточно экзотичных латиноамериканских сортах), а, кроме того, неизменная русская водка. Однако иллюзии длились недолго. На рынок обрушились вполне аполитичные, но еще более опустошительные начинания, связанные с маркировкой алкогольной продукции и созданием Единой государственной автоматизированной информационной системы (ЕГАИС) для ее учета.
Цель ставилась благая – борьба с паленой водкой и крымскими винами подпольно-подмосковного разлива. Инициаторам этой идеи, очевидно, представлялась глобальная эффективно работающая система, позволяющая с помощью новейших научных достижений (штрих-коды на марках, компьютеры) отделить агнцев от козлищ. Реальность оказалась сложнее. В странах с нормальной рыночной экономикой новые марки внедряются постепенно, когда на рынок поступают новые партии товара. В современных же российских условиях было объявлено, что с 1 июля продажа бутылок со старыми марками станет нелегальной, а продукция должна быть возвращена импортерам для перемаркировки. А введение ЕГАИС практически парализовало оптовый рынок алкоголя – система крайне несовершенна и постоянно «виснет». Неудивительно, что наступил коллапс и на ровном месте возник дефицит.
Между ставшим уже историей «табачным кризисом» и нынешними алкогольными злоключениями при всех чертах сходства есть и существенные различия. В годы перестройки люди были крайне политизированы и поэтому были готовы на крайние меры, включая перекрытие улиц и переворачивание ларьков. Сейчас общество апатично, и поэтому будет приспосабливаться к новым реалиям иначе – как это уже делали в эпоху Горбачева (нынешние события создают известный эффект дежа вю, напоминающий о тех временах). То есть ожидаются не громкие протесты, а ренессанс унылого самогоноварения. Тем более что россияне – люди практичные и вряд ли выбросили самогонные аппараты времен организованной борьбы с пьянством.
Кроме того, в 1990 году советские чиновники действовали в стрессовой ситуации, когда они не могли адаптироваться к новым реалиям – сейчас государственные люди споткнулись на ровном месте. В перестроечные времена не стояла проблема убытков частного бизнеса – тогда как производство, так и торговля полностью находились в ведении государства. Сейчас все иначе – от непродуманных решений страдают как потребители, так и бизнесмены. Однако бизнес сейчас находится не в том состоянии, чтобы бунтовать даже против разорительных решений (количество убытков, по некоторым оценкам, может составить около 5 млрд руб.). Позиции бизнес-сообщества резко ослаблены после «дела ЮКОСа», а конфликты с «государевыми людьми» выглядят страшнее любых убытков. Никто из деловых людей не хочет рисковать, привлекая к себе внимание государства и напрашиваясь на более тесное общение с налоговиками или санитарными врачами.
Поэтому предприниматели стонут, напоминая о своих убытках, но воздерживаются от акций протеста, каковые были бы неизбежны еще несколько лет назад. А раз так, то самогонщики не останутся без работы – специалисты прогнозируют, что кризис может разрешиться только осенью. И когда перемаркированная продукция вернется на прилавки, неясно, сколько она будет стоить – ведь торговцам надо будет компенсировать свои убытки.
Автор — заместитель генерального директора Центра политических технологий
