Торжество новояза
Прошедшую неделю вряд ли можно назвать выдающейся. Все было как обычно. В приемнике-распределителе умерла гражданка Грузии, в результате судебной ошибки приговоренная к депортации из России. Госдума одобрила в первом чтении закон, позволяющий президенту вводить санкции против недружественных государств. И тем самым освободила главного санитарного врача от необходимости выискивать недостатки в грузинском вине и польском мясе. Правоохранительные органы провели массовые обыски с последующей выемкой документов в нескольких компаниях, поставлявших компьютеры российскому Пенсионному фонду. Некоторые обозреватели оценили это как очередной удар по министру Зурабову, который долгое время возглавлял сей фонд. Другие, напротив, предположили, что Зурабов, получивший недавно индульгенцию от Путина, решил посчитаться с нелояльными подчиненными. Забавно, что никому из комментаторов не пришла в голову мысль, что правоохранительные органы могут действовать по собственной инициативе в порядке борьбы с коррупцией.
Но на фоне этого торжества законности и порядка вдруг выяснилось, что над страной нависла страшная угроза. Имя ей – экстремизм. И вот чтобы бороться с этой напастью глава государства собрал не только руководителей думских фракций, с коими он общается более-менее регулярно, но и некоторых руководителей партий, на Охотном ряду вовсе не представленных. В число удостоившихся аудиенции попали лидеры СПС и «Яблока», а также глава известнейшей в стране Социалистической единой партии России Евгений Шестаков, по совместительству соавтор путинской книги про дзюдо. Присутствие г-на Шестакова сразу продемонстрировало, что на борьбу с экстремизмом президент решил мобилизовать все сколько-нибудь влиятельные политические силы. Непонятно только, почему за дверями оставили лабрадоршу Кони.
Сама же беседа Путина с представителями элиты, если принимать все сказанное всерьез, носила несколько странный характер. Участники разговора, с одной стороны, горячо убеждали друг друга в необходимости противостоять экстремизму, а с другой – обеспечить сохранение царящей в стране политической стабильности. Их нимало не смущало некоторое противоречие. Ведь если в стране царит стабильность, с чего вдруг экстремизм превратился в опасность? Вдруг обнаружилась и некоторая противоречивость в терминологии. Вот Путин разъясняет, что экстремизм это – «терроризм, а также возбуждение расовой, национальной, религиозной или социальной розни, связанной с насилием или призывами к нему». А буквально через пару минут предупреждает, что этот самый экстремизм может дать себя знать в ходе предстоящих в следующем году выборов: «в период выборов идет вполне естественная борьба за голоса избирателей. При этом замечу, что одновременно возникает опасность перейти ту хрупкую грань, за которой острая постановка проблем может перерасти в экстремизм». В ситуации, когда на беседу были званы практически все предполагаемые участники выборов, получается, что президент страны именно их и подозревает в намерении возбуждать расовую, национальную, религиозную и социальную рознь, прибегать или призывать к насилию, даже совершать теракты. Хорошего же мнения Владимир Владимирович о своих собеседниках. Тогда уж и беседа носила скорее характер профилактической, вроде той, что участковый должен проводить с мелким хулиганьем, чьи деяния пока что не тянут на уголовную статью.
Все, однако, встает на свои места, если отказаться от попытки воспринимать путинские слова буквально и допустить, что президент говорит на им же изобретенном новоязе. Привычка прибегать к эвфемизмам была чрезвычайно распространена в советские времена. Говорили, к примеру, «великодержавный гегемонизм» — и любому было ясно, что речь идет о политике Китая. Точно так же и теперь. Когда Путин со товарищи славят «политическую стабильность», становится понятно, что подразумевается устроенная ими система управления, пресловутая властная вертикаль. А, когда заходит речь об экстремизме, имеется в виду любая критика этой системы.
Понятное дело, что в ходе предвыборной кампании, партия, не находящаяся при власти, просто обречена эту власть критиковать. Неслучайно новшества в предвыборном законодательстве по существу исключают любую полемику. И, тем не менее, в Кремле заметно нервничают. И отнюдь не по поводу того, наберет ли «Единая Россия» в декабре 2007 года необходимое количество голосов, или же место партии власти захватит «Справедливая Россия», чей лидер Сергей Миронов целиком и полностью разделяет путинскую «озабоченность предстоящим избирательным циклом с точки зрения сохранения стабильности в стране».
Путин всерьез опасается, что любой намек на дискуссию в ходе предвыборной кампании в Госдуму может открыть шлюзы для критики власти во время выборов президента. А это уже представляется действительно опасным. Если Владимир Путин всерьез собирается уйти с должности главы государства, то перед ним стоит задача, которую до него никто не решал. В авторитарном государстве власть может быть передана двумя способами – или в результате переворота, или в результате выдвижения преемника, приемлемого для всего правящего класса. Для этого необходим еще один, помимо главы государства, реальный, а не формальный субъект политики. В Китае или Мексике эту роль выполняет правящая десятилетиями партия. Именно она служит институализированной и легитимной площадкой для согласования интересов правящих кланов. У нас же происходит иначе: отдельные кланы внутри администрации создают свои карманные партии, которые, когда дело дойдет до дела, ни к какому согласованию интересов пригодны не будут. Этого-то и боится Путин. И этот страх он пытается скрыть с помощью новояза.
