Западная окраина Тартара

Вопрос "кто мы есть в Европе?" волнует Россию века эдак с пятнадцатого. Одна из лучших картин наших отношений — визит послов в фильме "Иван Васильевич меняет профессию", — слишком лаконична, что смазывает остроту вопроса. Вошедши в Грановитую палату под собачий вальс, послы приветствуют восседшего на троне самозванца-управдома: "Цар унд великий кнезе..." На самом деле, уместнее соединительного союза "и" в этой фразе было бы "или". "Цар", — полагали в Москве, — царь, цезарь, кайзер... Равный монархам Европы. Сюзерен, короче. "Великий кнезе", — отвечали европейцы. Всего лишь "великий" — но вообще-то от века вассал Орды. По Шварцу: "Не величайший, а просто великий — съел?" И на европейских картах "Московия" обозначалась как западная оконечность "Тартара", сиречь Татарии...

На этой неделе свой шанс ответить на этот по-прежнему животрепещущий вопрос получили депутаты Государственной думы.
Кто мы — европейская страна или нет? Думцы предпочли ответить "нет".
В среду, 20 декабря, Госдума отказалась ратифицировать протокол № 14 к Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод, сорвав тем самым реформу Евросуда. Реформа эта как раз была направлена на ускорение судебных разбирательств в Страсбурге.

Председатель Европейского суда по правам человека Люциус Вильдхабер объяснял необходимость реформ следующим образом: "Сейчас в Евросуде накопилось более 80 тысяч нерассмотренных дел. В результате реформы процедуры будут упорядочены, и мы сможем рассматривать больше дел и делать это в ускоренном темпе. Вместо комитета из трех судей, которые принимают решения о делах, которые нельзя принять к рассмотрению, будет только один судья. Хорошо обоснованные дела могут быть рассмотрены в упрощенном порядке".

Что-то подобное было у нас — "тройки", упрощённый порядок рассмотрения дел... Может, воспоминания об ужасах тоталитаризма помешали думским депутатам ратифицировать Протокол?

На самом деле, "упрощённый порядок" должен был помочь суду справиться с "атакой клонов": если есть однотипные дела и по одному из них было принято решение, то остальные решения можно и должно выносить "по образу и подобию" — то есть по прецеденту. Сюда подпадают: "исчезнувшие" чеченцы, не получившие компенсации «чернобыльцы», годами томящиеся в тюрьмах подследственные, обитатели "санитарно-защитных зон" наших индустриальных гигантов — много, надо сказать, народу.

Точно так же, в упрощённом порядке, единолично, судья мог бы и отвергать дела. В статье 12 Протокола написано, что "Суд объявляет неприемлемой любую индивидуальную жалобу... если он сочтет, что: а) эта жалоба является несовместимой с положениями настоящей Конвенции или Протоколов к ней, явно необоснованной или злоупотреблением правом подачи индивидуальной жалобы; или b) заявитель не понес значительный вред, если только принцип уважения к правам человека, как они определены в настоящей Конвенции и Протоколах к ней, не требует рассмотрения жалобы по существу, и при условии, что не может быть отказано на этом основании в рассмотрении любого дела, которое не было надлежащим образом рассмотрено внутригосударственным судом". То есть на человеческом языке: суд, во-первых, отвергает сутяжников и вычленяет действительно важные дела, те, где выявляются фундаментальные противоречия между европейским и национальным правом и правоприменительной практикой. И, во-вторых, нельзя бесконечно волокитить дело в национальной судебной системе, надеясь, что Страсбург с радостью отложит возможную жалобу: "Вы-де сначала у себя разберитесь".

Для России — то есть для граждан России — тут "во-первых" так же важно, как и "во-вторых.
Другое дело, что юристы с сомнением смотрят на формулировки статьи 12-й, задаваясь вопросом: а каковы критерии определения этого самого "незначительного вреда"? Не начнётся ли тут, простите, волюнтаризм?

Похоже, формально для отказа от ратификации было выбрано именно это соображение.
Но ведь на этот случай предусмотрена двухлетняя отсрочка ввода 14-го Протокола в действие после ратификации его странами Европы! Два года как раз и были отведены для определения этих критериев...

Заметим, что смысл этой статьи Протокола различен для России и для стран "старой Европы". Для последних Страсбургский суд становился бы чем-то вроде Конституционного суда. Принятие Протокола означало бы, что Европейский суд выполнил в основном свою задачу и правовые системы стран "старой Европы" в первом и во втором приближениях приведены к единому высокому стандарту.
Суд, таким образом, высвобождал бы свои "мощности" для работы с Россией и прочими странами "новой Европы" — и получал бы для этого дополнительные полномочия. Статья 16 Протокола предусматривает, что: "Высокие Договаривающиеся Стороны обязуются исполнять окончательные постановления Суда по любому делу, в котором они выступают сторонами. Окончательное постановление Суда направляется Комитету министров, который осуществляет надзор за его исполнением. Если Комитет Министров считает, что надзору за исполнением окончательного постановления препятствует проблема толкования этого постановления, он вправе передать данный вопрос на рассмотрение Суда для вынесения им постановления относительно толкования. ... Если Комитет Министров считает, что Высокая Договаривающаяся Сторона отказывается подчиниться окончательному постановлению по делу... он вправе после направления официального уведомления этой Стороне и принятия решения большинства голосов в две трети от числа представителей, управомоченных принимать участие в работе Комитета, передать на рассмотрение Суда вопрос, не нарушила ли эта Сторона свое обязательство..."

В переводе с бюрократически-дипломатического это будет штука посильнее, чем "Фауст" Гёте!
Механизм тем более сильный, что решение "нарушил-не нарушил" министры иностранных дел европейских стран, составляющие Комитет, принимают не как обычно, не консенсусом, а квалифицированным большинством в две трети. Консенсус ведь означал, что любая страна имела право "вето", и обессмысливал всю процедуру.

Похоже, именно эта шестнадцатая статья и стала причиной столь "неожиданного" отказа нашей прекрасной во всех отношения Государственной думы от ратификации четырнадцатого протокола.
Право "вето" делало формальными любые обязательства.
Надо было решать всерьёз: "кто мы есть?"
И теперь уже не глумливая Европа, а нашенская Государственная дума свой ответ дала: западная окраина Тартара...