В 

Семьдесят лет назад, 31 июля 1937 года, Политбюро ЦК ВКП(б) утвердило оперативный приказ НКВД СССР № 00447 "Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов". За этим невыразительным названием — едва ли не самый страшный документ "большого террора": из более чем 700 тысяч расстрельных приговоров 436 тысяч были вынесены в ходе "кулацкой операции". Два нуля в номере приказа означали: "совершенно секретный".

Тридцать Седьмой Год. Один из главных символов советской эпохи. Дата, которую трудно не упомянуть, — даже при очень большом желании.

В советское время — да! — это был прежде всего символ. Даже простой школьник, не читавший самиздат, а только "про войну", натыкался на эту — финальную — дату в биографиях "героев Гражданской": Тухачевский — Уборевич — Якир...

А потом для читателя самиздата (и для тех, кто знакомился с теми же текстами в перестроечных публикациях) открывалось, что отнюдь не всё сводится к 37-му или к "культу личности Сталина". Советская власть с террора начинала и держалась на нём до самого своего конца. Всё распалось, как только кончился террор, — и само властное насилие, но прежде всего наводимый им ужас. СССР скрепляла, по выражению Валентина Турчина, "инерция страха".

И этот ужас — прежде всего оттуда, из конца тридцатых.

Едва ли не главное ощущение — и от воспоминаний, и от документов эпохи — чудовищная бессмысленность происходящего. Людей заставляли признаваться в преступлениях не только тяжких, но и невозможных. "Подготовка взрыва Кремля с помощью теодолита..." в тексте обвинения и приговора была вызвана безграмотностью следователя. Но и изящно обставленные стандартные обвинения в шпионаже — "За что я могу держать зло на советскую власть? При какой иной власти местечковый еврей мог стать резидентом итальянской разведки?" — могли быть основаны на проживании подследственного в 1920-м году в уездной гостинице "Италия"...

Для тех, кто пытался осмыслить работу кафкианского механизма, происходящее казалось лотереей — людей вокруг выдёргивали случайным образом, и все они оказывались "виновны"! Это вселяло в окружающих тот самый ужас, "террор": "Сейчас настанет мой черёд, за мной одним идёт охота..."

А для современного исследователя, для того, кто оперирует не эмоциональными оценками, а архивными документами, "1937-й" означает как раз чудовищный, не известный дотоле в истории размах плановости террора. "Эмоциональные оценки", "миллионы расстрелянных, десятки миллионов в лагерях", тоже важны: они показывают эффективность террора, глубину поселившегося в людях ужаса. И то, что число без шести нулей не вызывает у нас особых эмоций, небрежение к отдельным человеческим жизням, которые составляют статистику, — тоже наследие террора.

Документы тогда сохранялись. Советский Союз намеревался существовать всегда, как и "тысячелетний рейх". Так что "Хранить вечно..." Хранили — но порою режим шатался и бумаги жгли, как в московскую панику 16 октября 1941 года...

Так вот с октября 1936-го по ноябрь 1938-го по делам, которые вели органы госбезопасности, были арестованы не менее 1710 тысяч человек, осуждены — не менее 1440 тысяч, приговорены к расстрелу — не менее 724 тысяч (это "не менее" будет преследовать нас и дальше). Кроме того, за тот же период "милицейскими тройками" осуждены как "социально вредный элемент" (СВЭ) не менее 400 тысяч человек, высланы в административном порядке — не менее 200 тысяч, осуждены судами общей юрисдикции по общеуголовным обвинениям — не менее двух миллионов человек, из них в лагеря отправлено не менее 800 тысяч...

Но даже на этом фоне статистика "кулацкой операции" впечатляет — трое из каждых пяти расстрелянных. Это была не первая, но самая массовая из "массовых операций" (были ещё "национальные" — по ним расстреляны не менее 247 тысяч человек).

Какова же была её механика и логика?

31 июля были утверждены сроки операции и ассигнования на ее проведение. Было принято решение об организации шести новых лесозаготовительных исправительно-трудовых лагерей (ИТЛ) для осужденных не к расстрелу, а к заключению. Плановое хозяйство...

"Контингенты, подлежащие репрессии", были определены весьма чётко. "Бывшие кулаки", оставшиеся в деревне или осевшие в городах, бывшие члены социалистических партий, священство, "бывшие белые" и так далее — эвфемизм "бывшие люди" приобретал вполне конкретный и зловещий смысл. Проводилась грандиозная "социальная чистка". Так же власть действовала потом и на территориях, оккупированных Советским Союзом в 1939-1940 годах, — там это теперь пытаются представить как геноцид...

Человека арестовывали не потому, что он совершил преступление, а потому, что он попал в "категорию". Потом следователи на допросах "рисовали" ему "дело" — каждый получал своё индивидуальное обвинение.

Ещё за месяц, 2 июля, Политбюро приняло постановление "Об антисоветских элементах". 3 июля его направили секретарям региональных парторганизаций. Директива, подписанная Сталиным и Молотовым, предписывала "всем секретарям областных и краевых организаций и всем областным, краевым и республиканским представителям НКВД взять на учет всех возвратившихся на родину кулаков и уголовников с тем, чтобы наиболее враждебные из них были немедленно арестованы и были расстреляны в порядке административного проведения их дел через тройки". "Плановое хозяйство", в котором партийный аппарат был задействован отнюдь не меньше, чем чекисты, — ведь секретари парторганизаций входили в "тройки", кроме них начальник управления НКВД и облпрокурор. В приказе они были перечислены персонально.

Приговоры "троек" выносились заочно, без обвиняемого, без участия защиты и обвинения, и обжалованию не подлежали. Специально оговаривалось, что приговоры к расстрелу должны приводиться в исполнение "с обязательным полным сохранением в тайне времени и места приведения".

Под 447-й приказ подпадали и ранее судимые по общеуголовным статьям — общество "чистили"... Репрессиям подлежали и ранее осуждённые: в отношении "наиболее активных антисоветских элементов" операцию предполагалось проводить в тюрьмах, лагерях, "трудпоселках".

Приказ устанавливал для каждого региона СССР "лимиты" по "первой категории" (расстрел) и "по второй категории" (лагерь). Согласно приказу, за четыре месяца предполагалось осудить к расстрелу 75 950 человек, заключить в лагерь — 193 000 человек.

Дальше начались "встречные планы" и "инициатива с мест", сроки неоднократно продлевали, регионам давали "дополнительные лимиты". "Кулацкая операция" в основном завершилась к весне-лету 1938 года. Всего было осуждено не менее 818 тысяч человек, лимит "по первой категории" был превышен на 356 тысяч человек. Не менее...

До и после "два нуля четыреста сорок седьмого" были открытые процессы, были расстрелянные генералы и маршалы, было многое. Но тогда, семьдесят лет назад, началась самая массовая операция по превращению людей в "бывших".

Надо ли говорить, что при всей В«лотерееВ» был ведь шанс и не попасть под В«лимитВ» — карательные органы В«вырубалиВ», отправляли в небытие отнюдь не худших людей, а тех, кто успел выделиться.

А те, кто выжил, надолго научились не вспоминать своё прошлое. Кто, интересно, помнит, что президент Академии наук Александров воевал у белых? При советской власти в его семье об этом не вспоминали. Люди вычёркивали из анкет не только своё прошлое, но и своих родных — тех, кто В«былВ» и В«состоялВ». Алексей Симонов с удивлением узнал, что у его знаменитого отца родственники после Гражданской оказался В«за кордономВ».

Людей лишали прошлого, личной и семейной памяти, заменяя её на искусственно сконструированную коллективную память.

И делали это отнюдь не дьяволы, а люди. Сколько их таких понадобилось, чтобы мясокрутка работала без сбоев? А ведь именно этих людей — тех, кем теперь у нас принято гордиться — можно по праву назвать В«бывшимиВ». В«СверхлюдейВ» в ежовых рукавицах, отказавшихся от всего человеческого в себе.

В 

Автор - член правления обществаВ "Мемориал"

В материале использованы фотографииВ из В журнала "Огонек"