Южная Осетия — была ли альтернатива?
Действительно, ни одна страна в мире не может спокойно смотреть, как убивают ее солдат, выполняющих миротворческую функцию. Она немедленно приходит к ним на помощь, мобилизуя все возможные средства, включая, разумеется, и военные. Если нет возможности наказать обидчика на месте (например, из-за того, что в ходе наказания можно В«завязнутьВ» в далекой малознакомой стране), то на него объявляется охота. Полагаю, что вряд ли критики решения президента Медведева согласились бы с применением к Михаилу Саакашвили методов, которые использовали американцы в отношении сомалийского генерала Айдида, люди которого убили солдат армии США в 1993 году. Напомним, что официально он погиб через три года от рук В«неизвестных лицВ» во время междоусобной войны.
Можно ли было отступить, эвакуируя оставшихся в живых миротворцев, пока их тоже не убили? Можно, если при этом смириться с колоссальным унижением, падением престижа страны, с потерей авторитета России на Кавказе (где слабость чувствуют очень хорошо), ожидая резкую реакцию собственных военных. В этом случае никакая модернизация страны не была бы возможна в принципе. Президент Медведев быстро превратился бы в аналог позднего Михаила Горбачева со всеми очевидными последствиями. И все его идеи — от необходимости борьбы с коррупцией до оздоровления судебной системы — воспринимались бы как пустой звук, исходящий от слабого политика, с которым можно не считаться. Кстати, предполагаемая В«слабостьВ» Медведева, человека сугубо гражданского, могла стать одной из причин удара по Южной Осетии именно в тот момент, когда Владимир Путин находился в Пекине. Опыт показал, что такой расчет был ошибочным.
Возникает еще один вопрос: если миротворцы оказались под ударом, то почему их не убрали из Южной Осетии раньше, хотя на этом активно настаивала Грузия? Напомним, что миротворческий контингент оказался в непризнанной республике не при Медведеве и даже не при Путине, а еще при Борисе Ельцине, став, несмотря на претензии со стороны Грузии, стабилизирующим фактором в регионе. До прошлой недели невозможно было себе представить, что найдутся люди, способные стрелять в них, несмотря на очевидные последствия подобного шага.
Теперь представим себе, что российский президент еще до нападения Грузии на Южную Осетию принимает решение о выводе миротворцев. Понятно, что это означало бы сдать республику грузинским В«силовикамВ», которые тут же установили бы в ней свои порядки. Напомним, что официально Тбилиси не признает за Южной Осетией даже В«советскогоВ» статуса автономной области, лишь обещая ей некую широкую автономию. Есть все основания полагать, что в Цхинвали утвердился бы Дмитрий Санакоев, которого большинство осетин считают местным аналогом генерала Власова. В правительство Грузии включили бы какую-нибудь другую декоративную фигуру — для западных союзников Саакашвили это стало бы исчерпывающим подтверждением его благих намерений. Для хорошего пиара можно было бы отремонтировать какую-нибудь дорогу и торжественно открыть движение по ней в присутствии грузинского президента.
А все виновные, по мнению грузинских властей, в В«сепаратизмеВ» подверглись бы гонениям. Поэтому, скорее всего, перед уходом миротворцев многих (возможно, почти всех) осетин пришлось бы забирать с собой — как это делали римские командиры в V веке нашей эры, эвакуируя оставляемые под натиском варваров провинции. Только теперь В«с противоположной стороныВ» были бы не грозные Аттила или Аларих, а всего лишь Михаил Саакашвили. Фактически Россия в рамках этого сценария должна была своими руками провести этническую чистку и сдать очищенную территорию победоносному грузинскому президенту. Могла ли пойти на это страна, которая сколько-нибудь себя уважает, — вопрос риторический. Любые же гарантии безопасности осетинского населения, которые мог дать Саакашвили, оказались бы пустой бумажкой — вспомним его обещание не преследовать Аслана Абашидзе, которые давались России, когда она убеждала аджарского лидера отказаться от власти. Да и настроения грузинского общества не располагали к гуманизму и всепрощению — действия военнослужащих армии Грузии во время неудавшегося блицкрига являются ярким подтверждением этого тезиса.
Несколько слов про версию о коварной провокации российских В«силовиковВ», на которую попался наивный недалекий Саакашвили. Это явная конспирология, которая не учитывает крайней рациональности грузинского военного плана во всем, не считая присутствия миротворческих сил России, неизбежно становившихся объектом атаки. Если убрать этот являвшийся роковым фактор, то операция была спланирована весьма грамотно и реализовывалась успешно. На эмоции, вызванные провокационными действиями (например, обстрелом позиций), можно захватить пару-тройку сел, подавить огневые точки. Грузинской же армии в считанные часы практически удалось не только почти занять Цхинвали, но и продвинуться дальше. Еще немного — и оставшихся в живых югоосетинских военных и чиновников пришлось бы эвакуировать из Джавы в Россию. Разговоры о провокации напоминают оправдания участников трагических событий 1993 года в Москве со стороны парламента, которые после своего поражения много и неубедительно доказывали, что были спровоцированы Ельциным на штурм мэрии и попытку взятия "Останкино".
Теперь о некоторых уроках военной операции. Представляется, что ее необходимо рассматривать не как образец В«маленькой победоносной войныВ» с российской стороны, опыт которой можно будет использовать в других случаях, не являющихся столь экстремальными. Не как прецедент, подходящий для политического шантажа соседей, политика которых по тем или иным причинам не нравится российским властям. А как трудный, вынужденный шаг, предпринятый в драматической ситуации, когда речь шла о жизнях людей, а другие меры были неэффективны и унизительны. Как меньшее зло из двух возможных.
Возможна ли такая оценка операции людьми, принимающими в России политические решения (В«ура-патриотыВ», намеренные хоть завтра высаживать десант в Крыму, не в счет)? Представляется, что возможна. Свидетельство этому — прекращение военной операции как раз в тот момент, когда возник колоссальный соблазн пойти на Тбилиси или разнести в пух и прах военно-экономическую инфраструктуру Грузии (как это сделали США в Сербии). Соблазн, который поддерживался советской военной традицией, провозглашающей, что единственно возможное условие победы — это добить врага в его собственном логове, взять Берлин, Сайгон, Грозный… В связи с этим советско-финская война, закончившаяся весьма выгодным для СССР мирным договором, оставалась В«незнаменитойВ» — Хельсинки ведь взять не удалось. Корни такого подхода лежат в отечественной истории: к примеру, русско-турецкая война 1877-1878 годов воспринималась как незавершенная из-за того, что войска остановились вблизи Константинополя и не смогли водрузить крест на превращенную в мечеть Святую Софию. Зато Александру I его великий поэт-современник был готов простить неправое гоненье за то, что В«он взял Париж, он основал лицейВ».
Хорошо известно, что в современном мире военное сокрушение противника отнюдь не означает автоматической политической победы — достаточно вспомнить иракскую операцию США, когда Багдад оказалось значительно легче взять, чем покинуть с честью. Или афганскую войну СССР, начинавшуюся легким разгромом неугодного Кремлю режима Амина, а закончившуюся — через девять лет — политическим поражением, сыгравшим значительную роль в крахе Союза.
Россия смогла остановиться, продемонстрировав тем самым, что сохранила возможность принимать не только жесткие, но и прагматичные решения. Что она воспринимает себя частью международного сообщества и не хочет оказаться в почти полной политической изоляции, неизбежной в случае реализации радикальных сценариев. Что, в отличие от грузинского президента, способна отказаться от авантюры, которая может привести к драматическим последствиям как для соседей, так и для нее самой.
Автор — вице-президент Центра политических технологий
