Прелести кнута
В
В
27 сентября 1801 года именным указом императора Александра I повелено было Сенату В«повсеместно по всей империи подтвердить, чтобы нигде, ни под каким видом, ни в высших, ни в низших правительствах и судах никто не дерзал ни делать, ни допускать, ни исполнять никаких истязаний, под страхом неминуемого и строгого наказанияВ», чтобы В«самое название пытки, стыд и укоризну человечеству наносящее, изглажено было навсегда из памяти народаВ».
Изглаживать было что. Непритязательная по внешности русская пыточная система не имела в своем распоряжении экзотических приспособлений, как, например, инквизиция испанская. Зато отечественные мастера пользовались с большим искусством скудным домашним инвентарем. Главным орудием пытки был кнут. Да не введет читателя в заблуждение слово, речь идет не о безобидном пастушьем хлысте, а о невиданном более нигде в мире довольно изощренном орудии. По описанию внимательного иностранца (внимательного вдвойне, ибо он испытал действие инструмента буквально на собственной шкуре) В«кнут состоит из заостренных ремней, нарезанных из недубленой бычачьей шкуры и прикрепленных к короткой рукоятке. Чтобы придать концам большую упругость, их мочат в молоке и затем сушат на солнце, таким образом они становятся весьма эластичны иВ в то же время тверды как пергамент или костьВ». Кнут специально готовили к экзекуции, оттачивая края ремней, в результате он при каждом ударе вырывал из спины человека, вздернутого на дыбе, большую полосу кожи. Палач мог убить человека тремя ударами, но искусство ката заключалось в том, чтобы длить истязания, не лишая пытуемого жизни и даже сознания. Нормой считалась 30 ударов за В«сеансВ» (в просторечии говорилось — В«вечерняВ»), но часто, особенно в политических розысках, давалось и до 400 ударов зараз. Обычаем полагалось пытать не более трех раз. Не признавший своей вины на трех пытках считался В«очистившимся кровьюВ» и отпускался на свободу. Впрочем, и это правило не соблюдалось неукоснительно, особенно при расследовании В«больших государевых делВ». Так во время стрелецкого розыска 1698 года один удалец не повинился, выдержав 12 пыток, но его все равно казнили.
Леденящие кровь обычаи российского В«розыскаВ» описаны в исторической литературе в больших подробностях. И на первый взгляд александровский указ лишь продолжает ряд гуманных благопожеланий предшествующих сердобольных российских правительниц. Действительно, еще при веселой царице Елизавете Петровне применение пытки было несколько ограничено: перестали пытать растяп, допустивших В«в простотеВ» описку в монаршем титуле, и детей до 12 лет (Сенат хотел было изъять из- под кнута всех малолеток до 17-летнего возраста, но Синод настоял на 12 годах, поскольку с этого возраста российские подданные вступали в брак). Екатерина Великая многократно просила частным образом, чтобы следователи не слишком усердствовали, и даже в своем В«НаказеВ» комиссии для составления нового уложения вслед за модным итальянским правоведом Чезаре Беккариа громогласно провозгласила, что В«употребление пытки противно здравому, естественному рассуждению; само человечество вопиет против оных и требует, чтоб она была вовсе уничтоженаВ». Но законом пытку не отменила. И не удивительно. Пытка была едва ли не важнейшим инструментом утверждения самодержавия.
Эта связь между становлением российского В«самовластьяВ» и В«прелестями кнутаВ», гораздо более тесная и имеющая гораздо более прочное содержательное основание, нежели просто В«грубость нравовВ», известна менее, чем сам пыточный обычай. Суть этой связи заключается в том, что пытка — непременный атрибут В«розыскногоВ» судебного процесса.
Древность наша не знала пытки как рутинного приема судебной процедуры. И в Древней Руси, и в удельный период суды вершились публично, причем безусловно господствовал процесс В«состязательныйВ», состоящий в споре двух равноправных сторон перед судьей, оценивающим свидетельские показания по внутреннему убеждению. Главным двигателем правосудия был свободный гражданин, которому принадлежал как почин возбуждения дела, так и бремя доказывания, государственная же власть дорожила своей судебной функцией только как источником доходов и вовсе не рассматривала ее как инструмент влияния на подданных в желательном направлении. Собственно, только такой способ отправления правосудия в России назывался В«судомВ» до самого XVIII века, когда этот тип процесса был окончательно вытеснен государственным В«розыскомВ».
В
В
По мере В«распуханияВ» московского государства и власть московского государя начинает далеко распространяться за те пределы, которые ставил ей древний вольный обычай. С конца XV столетия государственные преступления (умысел на жизнь и здоровье государя, измена), а потом — все уголовные и даже многие гражданские правонарушения начинают трактоваться как покушение не на частные права, а урон общему государственному порядку. Государство соответственно становится не только судьей, но единственным законным истцом по всякому делу. И В«судВ» постепенно уступает место инквизиционному В«розыскуВ», при котором на уполномоченного государственного чиновника разом возлагаются обязанности следователя и обвинителя, защитника и судьи.
Значение В«розыскаВ» для развития В«гражданственностиВ» уже сто лет назад исчерпывающим образом очертил профессор уголовного права Петербургского университета Иван Яковлевич Фойницкий. В розыскном процессе, писал он, В«идея государственности… поглощает все другие: права личности отрицаются в обвиняемом, который становится предметом исследования, подлежащим экспериментам самым суровым во имя государственного интереса; отрицаются эти права в обвинителе, которого заменяет безличная воля закона, наперед стремящаяся определить движение процесса; отрицается и в судьях, которые связываются формальной теорией доказательствВ».
Судья обязан в розыскном процессе руководствоваться при оценке доказательств не В«внутренним убеждениемВ», а В«внешнимВ» указанием закона. Закон же детально определял силу доказательств, подразделяя их на В«совершенныеВ» и не вполне совершенные. Самым совершенным доказательством почиталось личное признание обвиняемого, а наиболее прямым и простым путем добыть такое признание, естественно, оказывается пытка.
Утверждение розыскного процесса в России идет рука об руку со становлением российского В«самодержавстваВ». Впервые его элементы обнаруживаются в первом московском В«общерусскомВ» судебнике 1497 года, а абсолютного преобладания в судебной практике он достигает в 1716-м, когда составленное лично Петром Великим для военных судов В«Краткое изображение процессовВ» стало обязательным руководством для всех судов вообще.
Таким образом, одним из первых своих распоряжений в качестве полноправного монарха (указ последовал через неделю после коронации) Александр I — воспитанник швейцарского республиканца Фредерика Лагарпа — совершал важнейший поворот к освобождению в подданных граждан, на который не решились ни кроткая Елизавета Петровна, ни российская Минерва — Екатерина Великая. Акция эта имела бы большое значение, будучи встроена в общую цепь реформ, обсуждавшихся тогда государем с В«молодыми друзьямиВ» в рамках неформального В«негласного комитетаВ» и позднее получивших форму завершенного и связного плана во В«Введении к уложению государственных законовВ» Михаила Сперанского. Однако В«русский сфинксВ» не привел в действие другие части плана. Монаршая воля никогда не может быть вполне последовательной в отсутствии обязывающих общественных институтов, которые одни только и способны обеспечить непрерывное совершенствование государственного порядка.
Розыскной процесс был решительно уничтожен в эпоху великих реформ Александра II с введением в ноябре 1864 года новых судебных уставов. Но, что характерно, как только государство в России начинает В«пухнутьВ», возвращается и инквизиционный В«розыскВ», и неразлучная с ним пытка. Так, 10 января 1939 года товарищ Сталин специальной шифрограммой уведомил все обкомы партии, что В«применение физического воздействия в практике НКВД было допущено с 1937 года с разрешения ЦК ВКП(б)... ЦК ВКП(б) считает, что метод физического воздействия должен обязательно применяться и впредь, в виде исключения, в отношении явных и неразоружившихся врагов народа как совершенно правильный и целесообразный методВ».
