Так ведь это ж, пойми, потом

Я принадлежу к тому межеумочному поколению, прозванному В«семидесятникамиВ», которые во множестве своем не успели к хрущевской оттепели и поспешили родиться, чтобы с веселым цинизмом воспользоваться возможностями, предоставленными экономическими реформами. Но, правда, многие из моих сверстников ходили на митинги в 1989-м и к Белому дому в 1991-м. И если копнуть поглубже, то, весьма вероятно, одним, осознаваемым или нет,В побудительным мотивом были слова Александра Аркадьевича Галича: В«Можешь выйти на площадь!В».

Мы впитывали его песни, выбегая из юности во взрослую жизнь и с разбегу натыкаясь на него — от В«Гадов-физиковВ» до В«До сих пор в ушах шмона гамВ». Сначала завораживали необычная интонация и потрясающее владение словом, а потом начинались мысли. А дальше уж как пойдет. Я пел Галича своим дочкам перед сном. Они любят его по сию пору. Его нелепую смерть в вынужденной эмиграции я переживал как личную драму.

Александр Галич остается в памяти, хотя он не овеян таким всеобщим почитанием, как Окуджава или Высоцкий. Галич слишком давит на совесть, чтобы вспоминать его с таким же душевным комфортом. А нашей коллективной совести есть от чего краснеть, ибо она не следует, за редкими исключениями, его предупреждениям. Мы с удовольствием прибегаем к уютному В«промолчиВ», становясь взамен В«богачамиВ» и В«первачамиВ» и не задумываемся о возможной славе В«палачейВ». Мы готовы искать краткосрочную выгоду, успокаивая себя словами Галича: В«А если придется потом платить, так ведь это ж, пойми, потомВ». Память о Галиче – это память совести. Потому она болезненно остра. И потому вечна, как совесть.

Автор - Президент Фонда ИНДЕМ