Когда меня оштрафовали за якобы участие в В«Марше несогласныхВ» в начале марта, я думал, что жалобу на это откровенно неправовое решение удовлетворит, в лучшем случае, Страсбургский суд. Но к моему, и не только моему, удивлению, так далеко обращаться не пришлось, хотя, конечно, судья межрайонного суда, по стечению обстоятельств оказавшегося Басманным, подтвердил решение судьи мирового. А вот уже буквально следующая инстанция – Мосгорсуд – в лице зампреда судьи Паршина мою жалобу удовлетворила. Причем в решении зафиксировано не только то, что предыдущие инстанции не исследовали полностью обстоятельства конкретного дела, но и (sic!) то, что закон требует от граждан, желающих провести массовую акцию, лишь уведомить органы местной исполнительной власти, а отнюдь не получить их согласие на оную. Так что в этом конкретном случае хочется только пожалеть, что в России нет прецедентного права.

Конечно, из описанного эпизода, в принципе, не следует, что судья Паршин всегда следует букве и духу закона и — что немаловажно — своей совести. Но предположим, да и хочется верить, что это — так. Противоречит ли это его работе заместителем печально известной судьи Егоровой? Вы знаете — нет. Просто в тех случаях, когда необходимо принять то решение, которое соответствует воле заказчика, а не закону, председатель Мосгорсуда распределяет дела не ему. И таким образом многие, а может быть, даже большинство судей в абсолютно подчиненной административномому ресурсу судебной системе России могут следовать своему служебному и професиональному долгу.

Правда, тут есть еще одно ограничение, а именно – отсутствие публичности. Уверен, что если бы судья Паршин дал интервью с обоснованием своей интерпретации Закона РФ В«О митингах и демонстрацияхВ», то его неминуемо ожидали бы неприятности по службе. Но к счастью для него и его порядочных коллег, а также представителей многих других профессий в современной России и других стран с подобными режимами, атрибут публичности вовсе не является обязательным в их деятельности.

Однако не все профессии таковы, некоторые из них вне всякой публичности вообше не существуют, они даже так и называются – публичные профессии, а занимающиеся ими, соответственно — публичные люди. К их числу, разумеется, относятся и политики, и высокопоставленные чиновники, и журналисты, и многие другие, причем не только женщины. И вот эта-то публичность тоже накладывает определенные ограничения, например, сформулированные героями известного детского писателя Н. Носова в рассказе В«Пожар во флигеле, или Подвиг во льдахВ»: надо или не врать, или лучше сговариваться.

Я очень хорошо запомнил слова Л. Гозмана о том, что в составе партии В«Правое делоВ» он и его единомышленники не откажутся от своих ценностей и взглядов, и он поблагодарил М. Ходорковского за поддержку, имя в виду слова последнего о том, что при этих условиях сотрудничать с властью можно. Ходорковский, правда, ни В«Правое делоВ», ни лично Гозмана не упоминал, кроме того, учитывая временной лаг между подготовкой текстов МБХ, сидящего в читинской тюрьме, и их появлением в прессе, не уверен, что при написании своей статьи Ходорковский знал о появлении В«Правого делаВ», но в любом случае ситуацию Гозман использовал технично.

И вот не прошло и нескольких недель, как коллега Гозмана по сопредседательству в этом самом так называемом В«Правом делеВ» Б. Титов сформулировал основу взаимоотношений сурковских либералов с главными суверенными демократами из В«Единой РоссииВ» следующим образом: В«Конкуренция на электоральном поле и сотрудничество – в реальной политикеВ». Если этот тезис отражает те принципы и ценности, которые сохраняет Гозман, то обидно, что он нас об этом не предупредил раньше. Мы бы, по крайней мере, знали, что электоральное поле — т.е. все мы, граждане — для него, Гозмана, не имеем никакого отношения к реальной политике, которая делается, разумеется, в кремлевских и белодомовских кабинетах — и только в них. А это дурацкое поле — нечто вроде того, другого поля, которое Поле Чудес, а страна, в которой оно находится, тоже известно, как называется.

Между прочим, у меня — в отличие от многих — нет претензий к Н. Белых, который объяснил, что, став губернатором, он перестал быть политиком, т.е. сменил профессию. На какую – другой вопрос. Но Гозман подобного не говорил и, следовательно, продолжает считать себя политиком. А политик – это человек, который продает обществу доверие к себе, да еще сплошь и рядом берет стопроцентную предоплату. И если Гозман хочет по-прежнему рассчитывать на доверие, то у него есть два варианта выхода из ситуации. Первый: опровергнуть слова Титова, сказав, например, что тот выразил свое личное мнение, хотя, подозреваю, Титов как минимум выразил точку зрения большинства партии и, главное, точку зрения ее реальных хозяев. Второй: извиниться перед Ходорковским, который уж точно ничего подобного не поддерживал и поддерживать никогда не будет — знаю точно, благо знаком с ним не хуже Гозмана, и этим знакомством и совместной работой горжусь. Если Гозман не сделает ни того, ни другого, я буду считать, что он тоже — как и Белых — сменил профессию. Причем, не на профессию губернатора.