Было бы желание отмечать, а праздник придумаем
Строго говоря, закон не обязывает мыслить 4 ноября как исторический праздник. Сказано в статье 112 Трудового кодекса: День народного единства — и точка. И ни словечка ни про какую древность. Впрочем, это у закона такой жанр. Там и 1 мая — этакий белый и пушистый «Праздник Весны и Труда», а кто ж не помнит, что это «день международной солидарности трудящихся» в память кровавого разгона демонстрации чикагских пролетариев. Однако откуда «первомай» есть пошел, старики помнят точно, а молодые, если не поверят им, могут в энциклопедию заглянуть. Там все прописано. А вот про 4 ноября ничего не вспоминается, хоть убей, и энциклопедия проклятая ни гу-гу.
Спасибо парламентарии все сами потрудились объяснить. В «Пояснительной записке к проекту федерального закона "О внесении изменений в статью 112 Трудового кодекса Российской Федерации"» народные избранники Валерий Богомолов, Олег Еремеев и Владимир Жириновский, внесшие сей проект в Думу 23 декабря прошлого года, прежде всего, выразили беспокойство насчет того, что «7 ноября – Годовщина Октябрьской революции, День согласия и примирения – связан с советским периодом российской истории и в той или иной мере является источником напряжения в обществе». Дабы такового напряжения впредь не создавать, законодатели и предложили «взамен данного праздника … 4 ноября отмечать День народного единства – годовщину освобождения Москвы от польских интервентов и фактического окончания Смутного времени (1612 г.). Введение данного праздника будет своего рода данью уважения к российской истории в период до 1917 года».
Хочется высечь, за неимением другой возможности, каждое слово на мраморе. Ибо каждое слово здесь – дивный перл то ли чудовищного невежества, то ли циничного мошенничества.
Начать с «польских интервентов». Слово это, ясное дело, в XVII веке было неизвестно, и у классиков нашей историографии мы его не встретим, ибо реалиям оно не соответствует. «Интервенты» были прилеплены к событиям Смуты в сталинскую эпоху в память о пропаганде эпохи гражданской войны уже XX века. Смута, начавшаяся в 1603 году, и была полномасштабной гражданской войной между различными партиями московской Руси. Несколько упрощая, чтобы не вдаваться в неизбежные подробности, можно сказать, что борьба шла между сторонниками неограниченного самодержавия, ассоциирующегося с опричными порядками, и партизанами более вольной политической системы, принятой в «литовской Руси». Каждая из сторон искала союзников вовне. Все иноземцы требовали платы за услуги и получали ее землями. Самозванец пользовался помощью поляков (это было их частное дело), за что сулил Мнишкам Смоленск, но преуспел все-таки благодаря поддержке южнорусских городов.
Правительство Василия Шуйского в 1608-м вызвало на подмогу шведскую рать, отдав Швеции некоторые спорные земли в Прибалтике и на несколько лет доходы с Новгорода. В 1609-м свергнувшее беспомощного Шуйского московское правительство во главе с Федором Мстиславским решило прекратить смуту, призвав на московский престол польского королевича Владислава. Вот эта партия и была начисто разбита осенью 1612 года. Причем гарнизон московского кремля, капитулировавший 26 октября 1612 года, был весьма пестрым, и поляки в нем не преобладали. Там были русские люди из Великого княжества Литовского (объединенного унией с Польшей в составе Речи Посполитой) — будущие «украинцы» и «белорусы», были наемники из Западной Европы — немцы, французы и т. п. Но существенно, что все они притащились на Русь по зову разных московских политических интриганов. А если «дань уважения» истории отдавать по-думски, придется ведь зачислить в «поляки» и главных сановников правительства, осажденного в Кремле ополчением Пожарского, – боярина Михаила Салтыкова и казначея Федора Андронова, ухитрившегося-таки бежать с казной в Швецию.
«Фактического окончания» Смуты с падением московского Кремля также не произошло. Борьба продолжалась до самого созыва земского собора в январе 1613 года, продолжалась и на нем до избрания Михаила Романова 21 февраля, а казачья партия под предводительством Заруцкого, чьи интересы собор проигнорировал, продолжала воевать и далее. Астраханское казачье государство было разгромлено московскими войсками только в 1615-м, а местами казаки держались и до 1617-го.
Но всего изумительнее календарная привязка к 4 ноября. Московский гарнизон согласовал условия капитуляции 26 октября 1612 года (5 ноября по григорианскому счету), а фактически оставил крепость на следующий день. Откуда же взялось 4-е? Есть сильное подозрение, что из православного месяцеслова, причем изданного в XX веке. Ибо только в XX и XXI столетии празднование Казанской иконы Божией Матери, установленное на 22 октября церковного (юлианского) календаря «в память избавления Москвы и России от поляков в 1612 году», падает на 4 ноября григорианского календаря. Но церковный праздник отмечает вовсе не «годовщину» освобождения, а установлен «в память» и календарно привязан к единственному чуду, явленному в Смуту. 22 октября 1612 года (по новому стилю – 1 ноября) томившемуся в Кремле в заточении архиепископу Арсению Елассонскому явился Сергий Радонежский и предрек скорое освобождение. В следующие сорок лет память об этом чуде сложным образом (подробности см. в статье Владислава Назарова в «Отечественных записках») связалась с почитанием Казанской иконы, список с которой был в войске Пожарского при взятии подмосковного Новодевичьего монастыря летом 1611 года.
Так что в качестве государственного праздника нам, кажется, установили церковный. Межу тем это и технически не вполне удобно. Русская православная церковь продолжает жить по юлианскому календарю и уже в XXII столетии будет праздновать «осеннюю Казанскую» 5 ноября. Кроме того, гражданам светского государства надлежало бы памятовать события гражданской истории. Но 4 ноября 1612 года в Москве ни по какому календарному стилю таковых «происшествий не случилось».
Поневоле начинаешь прислушиваться к шутникам, которые утверждают, что это власть так специально учредила в уверенности, что между нами согласие возможно только в отношении совершенно пустого места. Но как-то не верится. А впрочем, и это нам не впервой. Был же у нас День Советской армии, приходившийся на 23 февраля 1918 года — день, никакими реальными событиями не отмеченный. Ничего: страна подичилась, подивилась и наполнила пустое место смыслом. Получился мужской день, вроде компенсации за 8 марта.
Надышим смысла и в 4 ноября. Не сомневаюсь. Мы народ изобретательный и тертый. А если кому невмочь праздновать без исторического основания, так история у нас богатая и длинная, можно и на 4 ноября подходящее событие подыскать. К примеру 4 ноября 1970 года трое физиков Андрей Сахаров, Андрей Твердохлебов и Валерий Чалидзе учредили Комитет защиты прав человека. Тут к ним и математик — Игорь Шафаревич — примкнул. Чем не пример согласия, равно поучительный и для демократов, клянущихся именем Сахарова, и для пламенных борцов с «русофобией» — фанатов Шафаревича. Это так навскидку. По памяти. А если «пыль веков от хартий отряхнуть», так наверняка много чего сыщется, подходящего для праздничного тоста.
